Эркюль Пуаро и Убийства под монограммой
Шрифт:
– Все столики свободны, кроме того, за которым сидит джентльмен. И все накрыты. – Напомнив Пуаро о себе, официантка повернулась к нему и сказала: – Ваш обед скоро будет, сэр.
Бельгиец был рад это слышать. Еда в «Плезантс» по качеству почти не уступала кофе. Вообще-то они были настолько хороши, что, принимая во внимание оба эти факта, Пуаро никак не мог смириться с третьим, хотя и знал наверняка: все работники кухни были англичане. Incroyable [2] .
Волосы Вразлет вернулась к расстроенной женщине.
2
Невероятно (фр.).
– Дженни,
– Со мной все хорошо, спасибо. Чашка горячего крепкого чая – и мне больше ничего не нужно. Как обычно, пожалуйста. – Дженни поспешила к столику в углу, даже не взглянув на Пуаро, мимо которого проходила. Зато он даже слегка развернул свой стул, чтобы не терять ее из виду. Ее определенно что-то беспокоило; видимо, ей просто не хотелось обсуждать причину своей тревоги с официанткой в кофейне.
Не сняв пальто и шляпы, она села за столик в углу, откуда было почти не видно двери на улицу, но, не успев сесть, тут же оглянулась. Получив возможность рассмотреть ее лицо более подробно, Пуаро пришел к выводу, что ей около сорока лет. Ее большие голубые глаза были широко распахнуты и не мигали. Так бывает, подумал бельгиец, когда человек видит перед собой что-то ужасное – как верно заметила Волосы Вразлет, «точно черта увидала». Однако, насколько мог судить Пуаро, ничего столь устрашающего поблизости не было: обычная квадратная комната, со столами, стульями и деревянной вешалкой для пальто и шляп в углу и деревянными полками на стенах, прогнувшимися под тяжестью заварочных чайников разнообразных цветов, фасонов и размеров.
Ох уж эти полки, при одном взгляде на них кто угодно вздрогнет! Пуаро никак не мог понять, неужели так трудно заменить покоробившуюся полку на новую, прямую, равно как он не постигал причины, по которой официантка, кладя вилки и ножи на стол, не заботится о том, чтобы они лежали строго параллельно его краю. Но что делать, не у всех ум как у Эркюля Пуаро; он уже давно смирился с этим, научившись принимать как должное и преимущества, и недостатки такого положения вещей.
Извернувшись на своем стуле, женщина – Дженни – сидела и смотрела на дверь диким взглядом, точно ждала, что кто-то вот-вот ворвется внутрь. Она дрожала, возможно, от холода.
«Нет, – подумал Пуаро, – вовсе не от холода». В кофейне снова стало тепло. И поскольку Дженни, выбрав дальний от входа стол, где можно сидеть только спиной к двери, не спускала с нее глаз, разумным представлялся лишь один вывод.
Взяв свою чашку с кофе, Пуаро встал и устремился к столу, за которым сидела незнакомка. Он заметил, что на пальце у нее нет обручального кольца.
– Вы позволите мне присоединиться к вам ненадолго, мадемуазель? – Ему сразу захотелось привести в порядок нож, вилку, стакан и салфетку на ее столе, как он делал на своем собственном, но бельгиец сдержался.
– Что? Да, конечно, пожалуйста. – Судя по всему, ей было безразлично. Ее интересовало лишь одно: входная дверь. Она жадно рассматривала ее, извернувшись, как и раньше, на своем стуле.
– Позвольте представиться. Мое имя… э…
Пуаро прервался. Если сейчас он назовет свое имя, официантки наверняка услышат его, и он перестанет быть для них анонимным «иностранным джентльменом», отставным полицейским с Континента. Имя Эркюля Пуаро действовало на многих людей воистину магнетически. А ведь он всего несколько недель назад, войдя в наиприятнейшее состояние «спячки», почувствовал, как это приятно – не быть кем-то особенным.
Однако было совершенно очевидно, что Дженни совсем не интересуется ни его именем, ни им самим. Слеза вытекла
– Мадемуазель Дженни, – сказал Пуаро, надеясь, что если он обратится к ней по имени, то будет иметь у нее больший успех. – Раньше я служил в полиции. Теперь я в отставке, но до того, как выйти на пенсию, я не однажды встречал людей в состоянии ажитации, сходном с вашим. Я говорю не о несчастных, которых хватает в любой стране. Я имею в виду тех, кто полагал, что им угрожает опасность.
Наконец-то ему удалось произвести впечатление. Перепуганные, широко раскрытые глаза Дженни остановились на нем.
– По… полицейский?
– Oui [3] . Давно в отставке, но…
– То есть в Лондоне вы ничего сделать не можете? Не можете… я хочу сказать, здесь у вас нет власти? Арестовывать преступников или что-то в этом роде?
– Совершенно верно. – Пуаро улыбнулся ей. – В Лондоне я всего лишь пожилой джентльмен на покое.
Она не глядела на дверь уже почти десять секунд.
3
Да (фр.).
– Я прав, мадемуазель? Вы полагаете, что подвергаетесь опасности? Вы оглядываетесь через плечо потому, что опасаетесь, как бы человек, которого вы боитесь, не вошел за вами сюда?
– О да, мне грозит настоящая опасность! – Казалось, она хотела что-то добавить. – Вы уверены, что совсем не имеете отношения к полиции?
– Абсолютно, – заверил ее Пуаро. Однако, не желая, чтобы она сочла его человеком, начисто лишенным влияния, добавил: – У меня есть друг, детектив из Скотленд-Ярда, на случай если вам нужна помощь полиции. Он еще очень молод – не более тридцати лет, я полагаю, – но в полиции пойдет далеко. Он будет рад побеседовать с вами, я уверен. Со своей стороны, я могу предложить вам… – Пуаро умолк, так как возникла круглолицая официантка с чаем.
Поставив чашку перед Дженни, она вернулась в кухню. Волосы Вразлет уже давно была там. Зная, как она любит интерпретировать поведение регулярных посетителей, Пуаро не сомневался – она уже оживленно толкует о том, что может значить визит Иностранного Джентльмена за столик Дженни. Пуаро никогда не беседовал ни с одним из посетителей «Плезантс» дольше, чем это было необходимо. За исключением тех случаев, когда он обедал здесь со своим другом Эдуардом Кэтчпулом – детективом из Скотленд-Ярда и соседом по пансиону, где он проживал в данное время, – Пуаро довольствовался собственной компанией, как и полагается в состоянии l’hibernation [4] .
4
Зимней спячки (фр.).
Досужая болтовня официанток кофейни не волновала Пуаро ни в малейшей степени; скорее он был благодарен им за своевременное отсутствие. Он надеялся, что их тет-а-тет с Дженни приведет к тому, что она разговорится с ним более откровенно.
– Буду счастлив предложить вам свою помощь, мадемуазель, – сказал он.
– Вы очень добры, но мне уже никто не поможет. – Дженни промокнула глаза платочком. – Как бы я хотела, чтобы мне кто-нибудь помог, больше всего на свете! Но нет, слишком поздно. Я уже мертва, понимаете, ну или скоро буду. – Она обхватила себя руками, то ли для того, чтобы успокоиться, то ли в тщетной попытке унять дрожь; чаю она не выпила ни глотка. – Пожалуйста, не уходите. Ничего не случится, пока я говорю с вами. Небольшое, но все-таки утешение.