Эркюль пуаро (сборник)

Кристи Агата

Он улыбнулся, глядя на вытянувшиеся лица слушателей.

– Да-да, я не оговорился. Почему тот мистер Фарли, с которым я беседовал, не сумел различить два абсолютно разных письма? Да потому, mes amis [168] , что это был человек с совершенно нормальным зрением, вынужденный надеть очки с сильными линзами. Человека с хорошим зрением такие очки превращают в почти что слепца. Я прав, доктор?

– Ну, да. Разумеется, – пробормотал Стиллингфлит.

168

Друзья мои (фр.).

–

Откуда еще в разговоре с мистером Фарли могло появиться у меня чувство, что я имею дело с фигляром, с актером, играющим свою роль? Представьте себе декорации. Полутемная комната, ослепляющая меня лампа с зеленым абажуром, мужская фигура... Что я вообще видел? Старый халат в заплатках, крючковатый нос (подделанный с помощью воска – удивительно все-таки полезная штука), хохолок седых волос и мощные линзы, скрывающие глаза. Откуда мы знаем, что мистер Фарли вообще видел этот сон? Только из разыгранного передо мной спектакля и со слов миссис Фарли. Какие есть основания полагать, что он держал в столе револьвер? Опять же рассказанная мне история и подтверждение миссис Фарли.

Они сделали это вдвоем: миссис Фарли и Хьюго Корнворси. Это он написал мне письмо, проинструктировал дворецкого, вышел – якобы в кино, – тут же вернулся, открыв дверь своим ключом, прошел в свою комнату, переоделся и сыграл роль Бенедикта Фарли.

И вот мы подходим к сегодняшнему вечеру. Возможность, которой давно уже ждет мистер Корнворси, наконец подворачивается. У дверей комнаты Бенедикта Фарли дожидаются двое свидетелей, готовых поклясться, что никто не заходил внутрь и не выходил оттуда. Корнворси, выждав, когда на улице станет особенно шумно из-за проезжающих машин, высовывается из окна своей комнаты и захватом, который заранее взял со стола хозяина, дотягивается до окна его комнаты. В захвате зажат некий предмет. Бенедикт Фарли подходит к окну рассмотреть его. Тогда Корнворси втягивает захват обратно и, когда Фарли высовывается из окна, стреляет в него из револьвера. Шум транспорта заглушает звук выстрела. Кроме того, вспомните: окно выходит на заводскую стену. Свидетелей просто не может быть. Потом Корнворси выжидает примерно полчаса, берет какие-то бумаги и, спрятав между ними револьвер и сложенный захват, выходит из своей комнаты и заходит в соседнюю. Там он кладет захват на стол, оставляет на полу револьвер – предварительно прижав к нему пальцы покойника – и спешит наружу с известием о «самоубийстве» Бенедикта Фарли.

Он же позаботился и о том, чтобы письмо было найдено и, как следствие, появился я со своей историей – историей, услышанной от самого мистера Фарли – о навязчивом сне, подталкивающем его к самоубийству. Он понимает, что кто-нибудь легковерный непременно вспомнит про гипноз. Но его расчет только лишний раз подтверждает, что рука, нажавшая на спусковой крючок, была рукой Бенедикта Фарли!

Эркюль Пуаро перевел глаза на вдову и с удовлетворением обнаружил на ее смертельно побледневшем лице страх – и не просто страх, а самый настоящий ужас.

– И в скором времени, – мягко закончил он, – неизбежно наступил бы счастливый финал... Четверть миллиона долларов и два сердца, бьющиеся в унисон.

• • •

Доктор Джон Стиллингфлит и Эркюль Пуаро обошли особняк Нортвэй и остановились. Справа от них возвышалась фабричная стена, слева и высоко над их головами находились окна комнат Бенедикта Фарли и Хьюго Корнворси. Пуаро нагнулся и поднял с земли небольшой предмет – чучело черной кошки.

– Voila [169] , – сказал он. – Вот это и поднес Корнворси к окну Бенедикта Фарли. Вы помните,

тот ненавидел кошек? Естественно, он тут же ринулся к окну.

169

Вот (фр.).

– Но почему, ради всего святого, Корнворси не вышел и не подобрал это?

– А как он мог это сделать? Это значило бы навлечь на себя подозрения. И потом, наткнувшись на эту кошку, любой подумает, что какой-нибудь ребенок бродил здесь и просто ее бросил.

– Да, – вздохнул Стиллингфлит. – Вероятно, любой так и подумает. Но только не старый добрый Эркюль! Да знаете ли вы, старый плут, что я до самого последнего момента считал, будто вы собираетесь поразить нас какой-нибудь претенциозной «психологической» версией «подсказанного» убийства. Клянусь, эти двое думали так же! Однако и штучка же эта Фарли! Боже, как ее проняло! Корнворси вполне мог бы отвертеться, не случись у нее истерики и не попытайся она попортить вашу красоту своими коготками. Хорошо еще, я успел вовремя.

Он помолчал и добавил:

– А вот девушка мне понравилась. И характер есть, и ум. Подозреваю, меня сочтут охотником за приданым, если...

– Вы опоздали, друг мой. Место уже занято. Смерть ее отца открыла ей прямую дорогу к счастью.

– И это напоминает мне о том, что как раз у нее-то были все мотивы избавиться от своего непривлекательного папаши.

– Мотив и возможность, знаете ли, далеко не всё, – возразил Пуаро. – Нужны еще преступные наклонности.

– Эх, старина, и почему только вы сами не совершаете преступлений? – мечтательно проговорил Стиллингфлит. – Готов поклясться, вам бы все отлично сошло с рук. Собственно говоря, это было бы даже слишком для вас просто. Я имею в виду, что дело оказалось бы немедленно закрыто ввиду явной и абсолютной безнадежности.

– Такое, – сказал Эркюль Пуаро, – может прийти в голову только англичанину.

ЧЁРНАЯ СМОРОДИНА

Four and Twenty Blackbirds

I

Эркюль Пуаро обедал со своим другом Генри Боннингтоном в ресторане «Гэллант Эндевор» на шоссе Кингз-роуд в Челси.

Мистер Боннингтон любил этот ресторан. Ему нравилась царящая там атмосфера праздности, нравилось, что там подают «простую английскую» пищу, а не «кучу непонятно как приготовленных блюд».

Он обожал рассказывать своим сотрапезникам об актерах и художниках, наведывавшихся в этот ресторан, и всегда предлагал им полистать книгу визитеров, где красовались автографы знаменитостей.

Сам мистер Боннингтон не имел ни малейшей склонности к искусству, но умел восхищаться талантами других.

Молли, симпатичная официантка, поздоровалась с ним как со старым другом. Она была очень горда тем, что помнила, какие блюда предпочитают ее постоянные клиенты и какие не любят.

– Добрый вечер, сэр, – произнесла она, когда мужчины уселись за угловым столиком. – Вам повезло. Сегодня у нас индюшка с орехами – это ведь ваше любимое блюдо? К тому же есть прекрасный «Стилтон». Вы начнете с супа или с рыбы?