Эркюль Пуаро
Шрифт:
– Трижды, – уточнил старший инспектор Спенс.
– Один раз, кажется, по просьбе канадской девушки.
– Совершенно верно, – подтвердил Пуаро. – Энергичной и целеустремленной канадской девушки, приехавшей сюда расследовать убийство, за которое ее мать приговорили к смерти, хотя она умерла до приведения приговора в исполнение. Дочь была убеждена, что ее мать невиновна.
– И вы с ней согласились? – спросил Гарровэй.
– Сначала нет, – ответил Пуаро, – но она была в этом уверена.
– Для дочери естественно желать, чтобы ее мать оказалась невиновной, и стараться доказать это, несмотря на все улики, – заметил Спенс.
– Дело не только в этом, – возразил Пуаро. – Она убедила меня в том, к какому типу женщин принадлежала ее мать.
– К типу женщин, неспособных на убийство?
– Нет, – покачал головой
Гарровэй выглядел заинтересованным. Он склонился над столиком, разминая пальцами кусочек хлеба на тарелке.
– И она действительно была невиновна?
– Да, – кивнул Пуаро. – Она была невиновна.
– Вас это удивило?
– К тому времени, когда я это понял, – нет, – ответил Пуаро. – Существовали один-два факта, которые вовремя не оценили по достоинству и которые доказывали, что она просто не могла быть виновной. Зная это, вы начинали видеть по-другому все, что находится у вас перед глазами.
В этот момент им подали жареную форель.
– Было еще одно дело, когда вам пришлось заглянуть в прошлое, – напомнил Спенс. – Девочка, которая заявила на вечеринке, что однажды видела убийство.
– Да, – подтвердил Пуаро. – Снова пришлось, так сказать, делать шаг назад вместо шага вперед.
– А девочка в самом деле видела убийство?
– Нет, – ответил Пуаро, – его видела другая девочка. Форель просто великолепна, – добавил он.
– Здесь отличные рыбные блюда, – сказал старший инспектор Спенс, подливая соус.
В последующие три минуты они молча наслаждались пищей.
– Когда Спенс спросил у меня, – заговорил главный инспектор Гарровэй, – помню ли я что-нибудь о деле Рейвенскрофтов, я был одновременно заинтригован и доволен.
– Значит, вы его не забыли?
– Такое дело нелегко забыть.
– Вы согласны, что в нем были определенные противоречия? – спросил Пуаро. – Отсутствие доказательств, возможность альтернативных решений?
– Нет, – отозвался Гарровэй. – Факты были достаточно ясны. У этого случая имелось достаточно прецедентов. И все же...
– Ну? – осведомился Пуаро.
– И все же что-то там было не так, – закончил Гарровэй.
– Ага! – заинтересованно воскликнул Спенс.
– Вы уже чувствовали однажды нечто подобное? – обратился к нему Пуаро.
– Да, в деле миссис МакГинти.
– Вы не были удовлетворены, когда арестовали этого молодого человека, – продолжал Пуаро. – Все думали, что он виновен, так как он выглядел таковым и у него имелся мотив. Но вы были уверены, что он этого не делал, поэтому пришли ко мне и обратились за помощью.
– И вы помогли, не так ли? – сказал Спенс.
Пуаро вздохнул:
– К счастью, да. Но какой же это был утомительный молодой человек. Он заслужил повешение не за убийство, а за абсолютное нежелание помочь доказать свою невиновность. Ладно, вернемся к делу Рейвенскрофтов. Вы говорите, главный инспектор Гарровэй, что там что-то было не так?
– Я это чувствовал, если вы понимаете, что я имею в виду.
– Понимаю, – кивнул Пуаро. – И Спенс тоже понимает. Такое иногда случается. Доказательства, мотив, возможность, улики, mise-en-scene [29] – все на месте. И тем не менее профессионалы знают, что все неправильно, подобно тому, как художественный критик видит, что картина поддельная.
29
М и з а н с ц е н а (фр.) – расположение актеров на сцене в тот или иной момент спектакля.
– Но я ничего не мог поделать, – продолжал главный инспектор Гарровэй. – Я изучил дело вдоль и поперек, разговаривал с людьми, но ничего не обнаружил. Все выглядело как самоубийство по уговору. Конечно, муж мог застрелить жену, а потом себя, или жена могла убить мужа и покончить с собой, но в таких случаях обычно знаешь, почему
– А в этом деле не было никаких «почему», не так ли? – спросил Пуаро.
– Абсолютно никаких. Понимаете, когда приступаешь к расследованию и наводишь справки о людях, то, как правило, получаешь неплохую картину их жизни. Это была пожилая пара – муж с отличной репутацией, симпатичная любящая жена, прекрасно ладившие друг с другом. Ходили на прогулки, играли в пикет и в покер по вечерам, имели детей, не причинявших им особых хлопот. Мальчик учился в школе в Англии, а девочка – в пансионе в Швейцарии. По свидетельствам медиков, со здоровьем у них не было серьезных неполадок. Муж одно время страдал гипертонией, но лекарства позволяли ему сохранять хорошую форму. Жена была немного глуховата, да и сердце у нее немного пошаливало, но вроде бы ничего серьезного у нее не было. Конечно, кто-то из них мог опасаться за свое здоровье. Многие здоровые люди уверены, что у них рак и что они не протянут и года. Но Рейвенскрофты вроде бы не относились к этой категории. Они казались спокойными и уравновешенными.
– Ну и что же вы предполагали? – осведомился Пуаро.
– В том-то и беда, что ничего. Глядя назад, я говорю себе, что это не могло быть ничем, кроме самоубийства. По какой-то причине они решили, что жизнь стала для них невыносимой. Но не из-за финансовых проблем, не из-за неприятностей со здоровьем и не потому, что они были несчастливы друг с другом. И вот тут-то я и оказывался в тупике. Налицо были все признаки самоубийства. Они отправились на прогулку, взяв с собой револьвер – он лежал между двумя трупами, и на нем обнаружили стертые отпечатки пальцев мужа и жены. Оба прикасались к нему, но не было никаких указаний, кто из них стрелял последним. Конечно, склоняешься к мысли, что муж застрелил жену и себя, но только потому, что это кажется более вероятным. Прошло много лет, но когда я читаю в газетах о найденных трупах мужа и жены, очевидно покончивших с собой, то сразу вспоминаю дело Рейвенскрофтов и снова думаю об одном – почему? Быть может, кто-то из супругов ненавидел другого и хотел от него избавиться? Или же оба ненавидели друг друга и больше не смогли этого выносить?
Гарровэй отломил еще один кусочек хлеба и стал жевать его.
– У вас возникла какая-то идея, мосье Пуаро? Кто-то сообщил вам что-то, пробудившее ваш интерес? Вы знаете что-либо, могущее объяснить – почему?
– Нет, – ответил Пуаро. – Но ведь у вас должна была иметься какая-то теория?
– Вы правы. Теории имеются всегда. Ожидаешь, что одна из них окажется верной, но в тот раз этого не произошло. Моя теория заключалась в том, что мы не можем отыскать причину, так как недостаточно много знаем. Генералу Рейвенскрофту было около шестидесяти, его жене – тридцать пять. Строго говоря, всё, что я о них знал, относилось к последним пяти или шести годам их жизни. Генерал ушел в отставку, они вернулись в Англию из-за границы, и все мои сведения касаются краткого периода, в течение которого они сначала жили в Борнмуте, а потом переехали в дом, где произошла трагедия. Они жили там спокойно и счастливо, дети приезжали к ним на каникулы. Это был мирный период в конце вроде бы мирной жизни. Но затем я подумал: а много ли мне известно об этой мирной жизни? В упомянутый мною период как будто не было ни финансовых, ни сексуальных проблем, ни ненависти, ни любовных связей на стороне. Но ведь был период и до того. Что я о нем знал? То, что они жили в основном за границей, лишь иногда приезжая в Англию, что у генерала был превосходный послужной список, что у друзей его жены сохранились о ней только приятные воспоминания. Вроде бы никаких ссор и драм. Но можно ли быть в этом уверенным? Существовал период лет в двадцать-тридцать, когда они взрослели, поженились, жили за границей – в Малайе и других местах. Возможно, там находятся корни трагедии. Моя бабушка часто повторяла поговорку: «У старых грехов длинные тени». Не была ли причиной какая-то длинная тень из прошлого? Такие вещи нелегко разузнать. Можно выяснить биографические данные, поговорить с друзьями и знакомыми, но детали, лежащие не на поверхности, остаются неизвестными. Возможно, за границей или где-то еще произошло нечто, считавшееся забытым навсегда, но продолжавшее существовать. Знать бы только, где именно нужно вести поиски.