Эрл Стенли Гарднер
Шрифт:
— Прошу прощения, — сказал Мейсон, — но едва ли меня сможет удовлетворить подобная компенсация.
Короткие пальцы Фэллона вновь раскрыли бумажник из свиной кожи. На стол легли еще пять сотенных бумажек.
— Отлично, Мейсон, — холодно произнес он, — итого здесь тысяча. И прекратим, черт возьми, этот фарс.
От добродушия его не осталось и следа, Теперь он напоминал игрока в покер, сделавшего ставку и внимательно наблюдавшего за своим противником, пытаясь угадать, чем тот ему ответит и какие у него на руках карты.
— Эти дневники не
— Но, мистер Мейсон, ситуация становится просто абсурдной!
— Мне она таковой совершенно не кажется, — возразил Мейсон. — Я купил некий товар, потому что он был мне нужен. И он по-прежнему мне нужен.
— Мистер Мейсон, — сказал Фэллон, — давайте говорить начистоту. Мне не хочется больше темнить. Я не могу предложить вам больше тысячи долларов. То есть я получил инструкцию остановиться именно на этой сумме. Мне кажется, однако, что… Мистер Мейсон, не согласились бы вы переговорить лично с Бенджамином Эддиксом?
— О чем?
— О документах, имеющихся в вашем распоряжении.
Мейсон покачал головой:
— По-моему, нам не о чем с ним разговаривать.
— Я полагаю, есть о чем, мистер Мейсон. Мне кажется, что если вы встретитесь с мистером Эддиксом лично, то поймете… В конце концов, мистер Мейсон, давайте прекратим пустые препирательства и подойдем к делу трезво.
— Ну, тут все в ваших силах, — ответил Мейсон. — Вперед, пойдите, закажите себе что-нибудь безалкогольное. Я полагал, что вы интересуетесь пакетом сугубо по сентиментальным мотивам, как родственник Элен Кэдмас.
— Вы что, серьезно?
— Но вы же сами мне это сказали.
— Боже мой, мистер Мейсон, нужно же было хоть что-то вам сказать! Вы ведь юрист. И разумеется, осознаете, что обсуждаемая проблема требовала такого подхода, который позволил бы нам обоим сохранить лицо в данной ситуации.
— Я не уверен, что мое лицо нужно сохранять, — возразил Мейсон.
— Нет, нет, прошу вас, не нужно шутить, мистер Мейсон! Давайте говорить друг с другом серьезно и откровенно.
— Что касается меня, то я говорил с вами совершенно откровенно.
— Ну хорошо, в таком случае и я буду говорить с вами откровенно. Исчезновение Элен Кэдмас породило множество нелепых догадок. Газетные писаки, живущие за счет того, что выплескивают публике, жаждущей сенсаций, всякие помои, просто набросились на эту историю. Мистеру Эддиксу пришлось на какое-то время уединиться и принять тщательно продуманные меры предосторожности, чтобы не оказаться затравленным до смерти этими любителями сенсационной ерунды. А теперь вдруг выясняется, что Элен вела дневник. Не понимаю, как получилось, что следователи ничего об этом не знали.
— Ходят слухи, — сказал Мейсон, — что Эддикс использовал все свое политическое влияние. В результате следствие взяло огромную кисть и торопливо замазало дело толстым слоем побелки. Следствия, как такового, и не было.
— А по-моему, мистер Мейсон, ваше утверждение, не имеет под собой никаких оснований. Вы и сами едва ли в это верите. Мистер Эддикс
Мейсон усмехнулся.
— Прекрасно, — воскликнул Фэллон, — давайте говорить начистоту! Дневники эти всплыли совершенно случайно. Боже мой, мы ведь даже не имели представления, что они вообще существуют. Очевидно, их нашли в какой-нибудь коробке, о которой не было известно. Последний дневник, разумеется, был…
— Да? — переспросил Мейсон.
Фэллон кашлянул.
— Я не то хотел сказать. Это просто обмолвка.
— Что случилось с последним дневником? — спросил Мейсон.
Фэллон посмотрел Мейсону прямо в глаза. Взгляд его стал жестким и враждебным.
— Вы меня не так поняли, — медленно проговорил он. — Очевидно, она перестала вести дневник, и та тетрадь, что находится у вас, — последняя.
— Сколько Эддикс готов заплатить? — поинтересовался Мейсон.
— Я не знаю, — ответил Фэллон. — Он приказал мне торговаться с вами до тысячи долларов. Мы вообще были уверены, что получим их даром, просто возместив вам расходы или, в самом худшем случае, если бы вы решили сорвать на этом куш, уплатив две-три сотни долларов. Но встретившись с вами и уразумев, что вас не проведешь всей этой сентиментальной чепухой, я сразу предложил предельную сумму, на которую меня уполномочили.
— Отлично, — сказал Мейсон. — И что вы собираетесь предпринять теперь?
Фэллон упрятал сотенные купюры обратно в бумажник, аккуратно свернул пятидолларовую бумажку, положил ее в карман, улыбнулся Мейсону и ответил:
— Я пойду за дальнейшими инструкциями. Благодарю вас. Всего наилучшего!
Он резко повернулся и вышел из офиса.
Мейсон посмотрел на Деллу Стрит. Во взгляде его можно было прочесть невысказанный вопрос.
— Ну что ж, — сказала Делла, — похоже, сегодня вечером обычной работой заняться не придется.
— Похоже, что заняться обычной работой не придется и в ближайшие сутки. Я возьму одну из тетрадок, ты возьмешь другую, дай одну Джексону и одну Герти. Мы должны прочитать эти дневники самым внимательным образом. Нужно вчитаться в каждое слово. Отмечай все, что покажется важным, и делайте выписки со ссылками на страницы. Мы должны выяснить, чем так обеспокоен мистер Бенджамин Эддикс, и желательно, еще до того, как мы получим от него весточку. Каким числом помечена последняя запись, Делла?
— Я уже посмотрела, шеф, — ответила она, — записи кончаются примерно за две недели до ее исчезновения.
— Черт побери, дорого бы я заплатил, чтобы взглянуть на тетрадь номер пять, — сказал Мейсон, — но по обмолвке, сделанной нашим оловянным Фэллоном, я понял, что Эддикс, Фэллон и компания уже нашли этот дневник, засунули его в мешок и, привязав что-нибудь потяжелее, швырнули за борт в самом глубоком месте пролива. Ну хорошо, Делла, давай выясним, чем же мы располагаем. Отмени все назначенные на сегодня визиты, смети со стола почту, и давай приниматься за работу.