Ермак
Шрифт:
— Наши мнения совпадают, — согласился легат. — Сейчас же нужно плавно вывести из войны Польшу. Разумеется, со всеми преимуществами, которые дает ей ее нынешнее положение. Царевич мог бы переломить войну, но теперь его нет... Пусть Господь упокоит его душу. Он умер как нельзя более кстати.
Безликий поляк поднял бокал с вином и, спрятав глаза в тени, внимательно посмотрел легату в лицо.
— Смерть царевича логично завершает царствование Ивана Грозного и победоносную войну против этих схизматов. Истинная, католическая, вера одержала новую блестящую победу.
Агент подумал
— Удар в висок — и в планах ничего не меняется...
— Неужели случайность? — прошелестел агент.
— Возможно. Но, говорят, у царевича была не-свертываемость крови. Гемофилия. Тут опасен любой удар. И важна не рана, а внутреннее кровотечение. То, что он дожил до своих лет, — чудо. Тут любая случайность — закономерность. Нужно выявлять закономерности, тогда появятся необходимые случайности.
Поссевино выпил свое вино и добавил, словно прочитав мысли агента:
— Не надо, мой друг, преувеличивать могущество Ватикана и его друзей, но не следует их и преуменьшать.
Они еще поговорили о том о сем, просмотрели несколько бумаг, принесенных секретарем, а затем Поссевино сказал как бы невзначай:
— Польская кампания завершена. Она остановлена накануне краха, в самом удачном месте. Теперь центр тяжести переместится на юг. Главными действующими лицами станут наследники Золотой Орды.
— Но русские привыкли сражаться с татарами. Последнее время они их повсюду побеждают. После взятия Казани...
Поссевино перебил:
— После взятия Казани прошло три десятка лет... lie нужно опять брать! Рассыпавшись на мелкие ханства, Орда не умерла. Как разрубленная змея, она способна опять срастись и соединиться. Ее нужно только сбрызнуть живой водой — золотом.
— Но последние набеги с юга постоянно оканчивались для татар неудачами...
— Значит, нужно брать направления восточнее, севернее...
— Крым, Волга? — спросил поляк.
— И Сибирское Ханство, — сказал Поссевино. Он омыл пальцы в миске с теплой водой, вытер руки салфеткою. — Как-то в Польше я участвовал в охоте на медведя. Отважный шляхтич посадил зверя на рогатину, но медведь вырвал ее из рук охотника. И бросился, с рогатиной в груди, прямо на нас. Его остановили собаки, которые впились ему в спину, в ноги... Каждая из них не могла справиться с медведем, но их было много. Они отвлекли медведя на себя, и охотник смог нанести решающий удар. Кстати, медвежатина — великолепна... Время охотников, наносивших первый удар, прошло. Сейчас будет некоторая пауза. Сейчас время собак... А затем охотники вернутся, — добавил он, прощаясь.
Улегшись на постель в своей каморке, поляк долго не мог уснуть. Привычный к размышлению мозг позволил ему соотнести события последних месяцев с тем, что так откровенно высказал, явно обрадованный смертью царевича Ивана, папский легат.
Россия, сбросившая власть Золотой Орды, разворачивалась, как молодой лист, вырвавшийся из почки, как сильное молодое растение; она распространяла
— Фантастическая страна! — шептал поляк, глядя широко раскрытыми глазами в темноту. — Ее же не было! Ее совсем недавно не было! Была Золотая Орда, с которой Ватикан умел ладить. Мир был стабилен. И вдруг — Орды нет. А эта голодная, окровавленная внутренними распрями, грязная и непонятная страна поднимается на востоке Европы. Третий десяток лет идет война в Ливонии. Лучшие войска Европы умирают под стенами ее крепостей. А из России идут и идут новые и новые полчища и виснут на этих войсках. Идут народы, которые совсем недавно враждовали между собой, идут, не понимая языка друг друга, однако и теперь еще на вопрос: «кто вы?» >— отвечают совершенно по-разному. Но на вопрос: «чьи вы?» — одинаково: «русские»! Идут черкасы и севрюки, чиганаки и буртасы, черемиса и касимовцы, темниковцы... — и все кричат: «Мы Московского Царя подданные — русские!»
Он думал о том, что цепь случайностей, крамол, измен, смертей, происходивших в этой кипящей темноте, именуемой Русь Московская, не так уж случайна. Как и неожиданная смерть царевича Ивана.
Все непредсказуемо, все случайно, но почему-то выстраивается в стройную систему, за которой чувствуется направляющая мысль.
— Чья? — шептал поляк. — Ватикана? Этого не может быть! Можно допустить, что Крым, получающий поддержку в Риме, ногайцы — вассалы Крыма, поднимающаяся по Волге на всеобщее восстание против Москвы черемиса — это от Ватикана, но царевич? Почему отец убивает сына — единственную надежду этой страны? Такое подстроить невозможно! Так, может быть, здесь рука сатаны?
Поляку стало страшно. Он долго шептал молитвы.
— Боже, вразуми, кому мы служим? Не может ли быть со мною как с Павлом, который гнал Тебя, Господи, но обратился? Что будет со мной, что будет с Польшей, если мы никак не можем разбить этих схизматов! Почему?
Он забылся сном, когда серенький рассвет зимнего утра засветил в слюдяное окошко. Часа через два ему постучали в дверь.
Наскоро умывшись, он поспешил к легату, принимаясь за обычные хлопоты: нужно было готовить мир — польско-литовское вторжение захлебнулось. Нужно было готовить войну — на юге и на востоке. На смену католикам шли давние враги России — мусульмане.
Казаки стояли в Замоскворечье, напротив Китай-города, в тесно застроенном посаде. Разбитные и веселые стрельцы, те, что под Псков не ходили, а сторожили стены Москвы, промышляли всем, чем могли, в том числе и пускали на постой воинских людей. Поэтому в каждом дворе стояли три-четыре чужих коня, в доме спали вповалку: на лавках, на полатях, на полу, под овчинными тулупами храпели и архангельские, владимирские мужики, и донские казаки.
Ермак же поселился чуть дальше у своего кума — начальника городовой казачьей сотни. Было здесь то, что не вышло в его собственной судьбе. Была семья, где он оттаивал душой.