Ермак

Алмазов Борис Александрович

Толковали о том, как взять город, все, кто не спал, опасаясь вылазки из городища.

Вспоминали, кто и при каких приступах участвовал да как ко городу иному приступали.

Надоть гуляй-городок ладить! — сказал молчаливый рябой казак. — Иначе не взять.

А как ты его покатишь? Вона распутица какая. Огрузнет все!

Как подкатывать, не знаю... — стоял на своем рябой. — А только ежели мы с этой стороны не подойдем вровень к стенам да по переходу за стену не перебежим, в городище нам не попасть. Рушницами стены

не проломить! Были бы пушки — другое дело!

Перебирались все возможные варианты, и ничего придумать не удалось. Крепкий городок на высокой горе казался неприступным.

— Хоть бы за стены попасть, а уж там бы мы в тесном бою посчитались... — вздыхал Пан.

На приступ пошли еще затемно. Потому и не спал никто. В темноте, положив на плечи наскоро сколоченные лестницы, бревна с зарубками, по которым можно было, не скользя, подойти к стенам вплотную, полезли на горушку.

Часовые на стенах заметили казаков поздно, когда некоторые уже были под самым частоколом.

Стрелки выбежали на стену, осыпали в темноте казаков стрелами, но били не прицельно и урону не причинили. Надсаживаясь, пятеро казаков на длинном шесте ухитрились перекинуть через стену завернутый в тлеющее тряпье бочонок с порохом.

За стенами закричали-завопили татарские сотники. Кричали, чтоб воду несли, чтобы пожар заливали...

В этот момент грохнул порох. И высокий столб огня полыхнул выше стен.

— Сары а кичкоу! — прохрипел Мещеряк, и казаки, пользуясь суматохой в городке, успели-таки приставить лестницы и, как муравьи, полезли на приступ со всех сторон.

Бочонок с порохом попал в сенной склад около конюшни, где стояли татарские кони. Ослепленные пожарищем, защитники крепости растерялись и опомнились, только когда со всех сторон с гиком и свистом на них пошли врукопашную казаки.

Отмахиваясь страшными своими бердышами, крутясь волчками с двумя саблями, без щитов, словно бы обезумев, Пан, Мещеряк и еще человек пять казаков теснили толпу оборонявшихся, пока сзади им не крикнули свои:

— Ложись!

Первые среди нападавших пали камнями на землю, и через их головы грохнул плотный залп, будто огненной метлой очистивший широкое пространство около стен.

Оборонявшиеся спешно разбирали завал у ворот. Створки со скрипом растворились, и на неоседланных конях, держась за хвосты, побросав оружие, татары, вогуличи и остяки — храбрые за стенами — ломанулись к темневшему спасительному лесу. Это была бы их гибель, если бы под стенами крепости кто-нибудь из нападавших оставался. Но там не было никого! Все казаки уже были в городе. Ни догонять бегущих, ни пленить врагов им было некем!

Поэтому бежать из городка не мешали, а как выскочили последние, и ворота затворили!

С рассветом собрали всех раненых и убитых. Велели остякам оповестить, что каждый безвозбранно может приехать и забрать своего, живого или мертвого. Сосчитали

и своих погибших — восемь человек. Раны были не в счет. Ранены легко были почти все.

Тут, в городке, и переждали ледоход, благо припасов было на долгую осаду приготовлено много.

Ледоход и подвел казаков... Из Бояровых юртов выплывали по чистой воде, а подошли к Нимньюаневу городищу — река-то еще льдом забита — не пройти. Завязли. Потому и брать городище пришлось, и товарищей хоронить.

Тоскливо глядели казаки со стен, как, теснясь и наползая друг на друга, плывут вниз по реке льдины на полночь, и несть им конца и края.

Ледоход закончился как-то сразу. Припекло солнышко. И льдины хоть и проплывали, но уже по одной, по две. Разлившаяся на несколько верст река подступала к самым стенам городища.

— Ну что сидеть-то, — торопили атаманов казаки, — плыть надоть!

— А ну-ко, опять завязнем? От Бояра выходили — река чистой была, а тут вон как!

— Тут все реки на полночь текут! А на полночи еще мороз стоит. Все льдом забито. Надоть погодить.

— Тута мы за стенами — кака-никака, а защита.

— А сойдет полая вода? Кто его знает, не придется ли струги на себе тащить? А кому тащить — уходила полусотня, а нонь — раз-два и обчелся! Да и ослабли...

Так спорили каждый день. И все же решили плыть. И снова ушли в воду тяжелые весла, и река плавно, ласково подхватила и понесла казавшиеся совсем крошечными на многоверстовых просторах сибирских разливов суденышки. На низ! На полночь. Звенел на Иртыше капелью апрель. Перелетные птицы, заполняя все небо, шли на север.

Весть о казаках раскатилась далеко по остяцким юртам. По-разному относились они к этой вести. Кто ждал как освободителей, кто-то готовился давать отпор завоевателям... Но в чем ошиблись и те и другие — ждали казаков много позже. Не думали, что казачьи струги появятся на реке вместе с последними льдинами.

Потому происходили встречи нежданные.

На реке Раче казаки наткнулись на огромное капище. Здесь собирались на весеннее моление все окрестные шаманы. Наученные горьким опытом у стен крепкого Нимньюанева городка, казаки не торопились приставать к берегу, наполненному людьми. Но, увидев казачьи струги, вся толпа шаманов разбежалась.

Осторожно, держа оружие наготове, вылезли казаки на берег. Здесь, на лесной поляне, стояли десятки остяцких идолов. Стояли, пялясь незрячими глазами, малые и большие истуканы. Глядел глазами-ракушками, принюхивался носом-трубою к чужому духу вымазанный рыбьей кровью остяцкий бог. Далеко сияло его позолоченное брюхо.

— Вона шайтанщики каку страхоту настроили! — говорили меж собою казаки.

— У их вера такая! А раз они энтим идолам молятся — может, они им и помогают.

— Помогают аль нет, а трогать не моги! Это закон чужой, и неча нам сюды соваться...