Эрос за китайской стеной

ван Гулик Роберт

Монахиня Сюэ запела:

«Наставник Ученья Лу, Шестой Патриарх. Девять лет к стене Лицо обратив, нес тяжкий подвиг. Камыш пророс ему через колени. Переносил он стужу, зной и дождь, Пока камыш не порубили, избавили от мук. О, милосерднейший, благожеланный Вайрочана-будда! Слава Тебе!»

Монахиня Ван продолжала:

—

Услышала о подвиге Шестого Патриарха, Учения светоч пронесшем. Теперь послушайте о преподобном Пане [353] . Он бросил дом и в нищенской ладье отчалил в открытое море, дабы достичь истинного прозрения.

353

Преподобный Пан-Пан Юнь (IX в.), прославившийся тем, что добровольно утопил свои сокровища.

Монахиня Сюэ запела:

«Преподобный Пан, Прекрасной души человек. Любому бедняку Щедро деньгами помогал, А на ночлег в конюшню шел. Жену с детьми оставил и в ладье отчалил. Ученье дивное постиг. Стал Духом Охранителем монастырей»

Юэнян вся обратилась в слух, когда в залу вбежал запыхавшийся Пиньань.

— Его сиятельство цензор Сун прислал двух гонцов и слугу с подарками, — выпалил он.

Юэнян переполошилась.

— Батюшка пирует у господина Ся, — говорила она. — Кто же примет подарки.

Пока они суетились, вошел слуга Дайань с узлом под мышкой.

— Не волнуйтесь! — успокаивал он хозяйку. — Я возьму визитную карточку и сейчас же отвезу батюшке. А зятюшка пусть угостит пока слугу.

Дайань оставил узел, взял визитную карточку и вихрем помчался прямо к надзирателю Ся.

— Его сиятельство цензор Сун прислал подарки, — докладывал он Симэню.

Симэнь взял визитную карточку. На ней значилось: «Свиная туша, два кувшина пива, четыре пачки писчей бумаги и собрание сочинений. От Сун Цяоняня с поклоном».

— Ступай домой, — распорядился хозяин. — Скажи Шутуну [354] , чтобы выписал на визитной карточке мое звание и чин, все как полагается. Слуге дайте три ля на серебром и два платка, а принесшим подарки по пять цяней каждому.

Дайань поскакал домой, где он только ни искал Шутуна, того и след простыл. Слуга бегал взад-вперед. Чэнь Цзинцзи [355] тоже не показывался. Дайань велел приказчику Фу угощать слугу, а сам бросился в задние покои за серебром и платками. Пришлось ему самому запечатывать на прилавке подношения. Приказчик Фу надписал все три конверта.

354

Шутун — слуга и любовник Симэня.

355

Чэнь Цзинцзи — зять Симэня, муж его дочери, ставший затем любовником его жены Цзиньлянь.

— Не знаешь, куда девался Шутун? — спросил Дайань привратника.

— Пока зять Чэнь был дома, и он тут ходил, — отвечал

Пиньань. — А как зять за деньгами отправился, так и он исчез куда-то.

— А, дело ясное! — махнул рукой Дайань. — Наверняка за девками увивается.

Во время этой горячки верхом на осле подъехали Чэнь Цзинцзи и Шутун. Дайань обрушился на последнего с бранью:

— Человек ждет, деревенщина ты проклятый! Давай, пиши скорей визитную карточку! Только и норовит из дома улизнуть! Раз батюшки нет, значит, тебе можно по девкам бегать, да? Кто тебя с зятем посылал?! Самовольно убежал! Погоди, я про тебя батюшке все скажу!

— Ну и говори! — отозвался Шутун. — Я тебя не боюсь! А не скажешь, стало быть, сам меня испугался. Так и знай!

— Ишь ты, сукин сын! — заругался Дайань. — Еще зудит, щенок!

Дайань бросился на Шутуна, и завязалась свалка. Дайань плюнул Шутуну прямо в лицо и отошел.

— Мне за батюшкой пора, а вернусь, я с тобой, потаскуха, разделаюсь! — сказал он и вскочил на коня.

Юэнян между тем угостила монахинь чаем и продолжала слушать их буддийские песнопения и жития. Цзиньлянь не сиделось на месте. Она потянула было за рукав Юйлоу, но та сидела как ни в чем не бывало. Потом обернулась к Пинъэр, но та тоже опасалась замечания хозяйки.

— Сестрица Ли! — не выдержала наконец Юэнян. — Видишь, она зовет тебя. Ступайте! А то она себе места не находит.

Пинъэр с Цзиньлянь ушли.

— Ну вот, убрали репу, и сразу просторнее стало, — глядя вслед Цзиньлянь, говорила Юэнян. — Хорошо, что ушла, а то сидит, как на шпильках. Не ей Учению внимать!

Цзиньлянь повела Пинъэр прямо к внутренним воротам.

— До чего же наша Старшая любит эти вещи! — говорила она. — Покойника вроде в доме пока нет, так к чему монахинь звать?! Не понимаю! Надоели мне их песни. Затянут одно и то же! Пойдем лучше посмотрим, чем наша падчерица занимается.

Они миновали парадную залу. Во флигеле горел свет. Дочь Симэня бранила Цзинцзи из-за какого-то серебра. Цзиньлянь пробралась под окно и стукнула.

— Там буддийские проповеди читают, а они глотку дерут, — сказала она.

Вышел Чэнь Цзинцзи.

— А, это вы! — завидев женщин, протянул он. — Чуть было не обругал под горячую-то руку. Заходите, прошу вас!

— Ишь, какой храбрый! — оборвала его Цзиньлянь. — А ну, попробуй!

Они вошли в комнату. Падчерица сидела у лампы и мастерила туфельки.

— Туфли шьет в такую духоту! — говорила Цзиньлянь. — Бросай, поздно уж! Чего это вы тут раскричались, а?

— Да как же! — начал Цзинцзи. — Меня батюшка за город послал, долг вытребовать. А она три цяня дала. Крапленный золотом платок, говорит, мне купишь. Сунулся я в рукав — нет серебра. Так без платка и воротился. Тут она и напустилась. На девок, говорит, истратил. Давай ругаться. Никакие мои клятвы слушать не хочет. И что же? Служанка стала подметать пол и нашла серебро. Так она серебро спрятала, а меня заставляет завтра платок привезти. Вот и посудите, матушки, кто же виноват.

— Замолчи ты, арестантское отродье! — заругалась на него жена. — К девкам шлялся! Зачем же Шутуна брал, разбойник? Небось, слыхал, как его Дайань ругал? Сговорились вы к потаскухам идти, вот до сих пор и пропадали. За серебром, говоришь, ездил? А ну, покажи, где оно.

— Ты свои деньги нашла? — спросила Цэиньлянь.

— Служанка на полу нашла, — отвечала падчерица. — Мне передала.

— Ну и хватит ссориться! — успокаивала их Цзиньлянь. — Я тебе тоже денег дам. И мне купишь пару крапленых платков.