Эротический этюд № 48
Шрифт:
– Очнулся, барчук-то, – сказал Первый.
– Одного не пойму. Чего мы его до сих пор не кончили? – удивился Второй.
– Говорят тебе, надо сперва батьку спросить, – сказал Третий бабьим голосом. – А вдруг охвицер? Видал, как дерется?
– Да… С офицером разговор другой будет, – мечтательно сказал Первый. – Тут пули мало…
Он
Потом Он понял, кто это кричит. И понял, почему. Ему стало жалко и себя, и бедную девочку, так неудачно выбравшую время для визита к тетке в Киев. Он стиснул зубы и стал смаргивать слезы с ресниц.
Она кричала мало. Ее крики были короткими, петушиными, уродливыми. Но молчание между криками было еще страшнее. Он чувствовал, чего Ей стоит не кричать. Он представил, как Она лежит там, распятая зловонными тварями, как улыбается им в лицо…
Тут в голову пришла спасительная мысль. Ведь они умрут вместе! Значит, чудесная попутчица составит ему компанию и в те края, откуда Киев виден, как на ладони! Дорога дальняя, скучная, как не поговорить? Третьего шанса познакомиться уже не будет. Так что не будь занудой!
Он звонко расхохотался сквозь слезы.
– Спятил барчук, – оскалился Первый. – Жаль, теперь боли не почувствует.
– Что у вас тут происходит? – раздался новый, городской голос.
– Вот, батька, охвицера поймали, – сказал Второй. – Ждем тебя, чтобы порешить.
– Этот, что ли?
– Этот.
Когда Он увидел своего учителя истории, известного всей гимназии комичной манерой говорить и одеваться, то решил, что действительно сошел с ума. Но, наверное, с ума сошел не он, а весь остальной мир, потому что батька улыбнулся в усы и со знакомой интонацией сказал:
– Ну-с, молодой человек, довольно учить историю. Куда интереснее ее делать, не так ли?…
Обернулся к
…Мешочники в купе так и не вернулись. Он и Она остались вдвоем друг напротив друга. Она, одевшись и оправившись, развязала Его и помогла сесть. Они посмотрели друг на друга и отвернулись.
Степь трещала на все лады. Невидимые цикады и кузнецы заливались вдогонку далеко пылящей банде. Поезд бубнил человечьими голосами, где-то в голос матерились, где-то навзрыд причитала баба. Вокруг на сотни километров разлегся чужой мир.
Он собрался с силами и снова посмотрел в Ее сторону. Она сидела, не шевелясь, не мигая, не дыша. Жили только глаза. Беспокойные, больные, неузнаваемые. Сухие.
«Что сказать тебе, милая?…
Что мне тоже плохо?…
Что все это было дурным сном, и нам обоим пора проснуться?…
Что мне пришлось еще хуже?…
Что ты – самая храбрая девочка на свете?…
Что нас только двое и есть на этом скотном дворе?…
Что нужно взяться за руки и пройти остаток пути вместе?…
Что я… Что я люблю тебя?…»
Решение оказалось простым и обожгло его, как медуза. Он улыбнулся разбитыми губами, посмотрел Ей в глаза и сказал, как ни в чем не бывало:
– Так вот… Драматург склонен играть с читателем в большей степени, чем прозаик, или, скажем…
Она схватила Его руки и спрятала в них лицо. Он почувствовал на ладонях слезы и понял, что все обошлось.
Поезд тронулся с места. В скрипе колес Он еле расслышал ее шепот:
– Да… Наверное, вы правы… И мне стоит перечитать пару пьес… Хотя… Ей-богу, на сцене они смотрятся лучше…