Эротизм без границ
Шрифт:
В романе Костюкова неспособность тела детерминировать желание во многом становится метафорой призрачности локализации, метафорой иллюзорности привязанности — к телу, имени, стране. Условность координат, их всеобщая изменяемость и подвижность оказывается преодоленной именно за счет способности видеть их временность. В ситуации, когда история становится фантомом, когда социальная неопределенность оказывается постоянным условием существования, идеяпола, точнее — идея возможной половой идентичности, становится тем фундаментом, который — несмотря на чужеродностьтела — способен произвести необходимый стабилизирующий эффект. Воспаленная память служит опорой, помогающей преодолеть противоречия реальности.
При всем своем гротеске и иронии «Великая страна» любопытным образом иллюстрирует общую идею о том, что пол остается тем условным, но необходимым допущением, тем эфемерным онтологическим крючком, на который впоследствии вешается картина мира. Роман хорошо иллюстрирует и еще один момент: возврат-к-основам-через-их-отрицание оставляет после себя определенное ощущение недоумения, определенное чувство замешательства, определенную реакцию дистанцированности в отношении любых нормативных систем координат. Когда нет возможности изменить ситуацию, то «остается думать»,
908
Там же. С. 255, 263.
Это ощущение принципиального разрыва между телом, идентичностью и социальным контекстом, эта идея принципиального несовпадения, принципиальной одномоментности параллельного существования в нескольких несовпадающих плоскостях, разумеется, не только удел современной художественной литературы. Тексты, подобные «Великой стране», во многом стали закономерным итогом, естественным результатом, так сказать, «переводом» на язык сюжетных формул и клише, основной идеи обществоведческих дискуссий прошедшего века об отсутствии «главного», «данного», «изначально присущего» стержня, способного свести воедино разрозненные элементы жизни человека. Утратив свою интерпретационную силу, базовые «истины» обнажили вполне очевидную ситуацию, хорошо сформулированную Ж. Лаканом:
«Положа руку на сердце и оставив в стороне выдумки, нельзя не признать, что нет ничего более знакомого нам, нежели ясное ощущение, что поступки наши не только в мотивах своих ни с чем не сообразны, но и в глубине своей не мотивированы вовсе и от нас самих принципиально отчуждены» [909] .
Признание закономерности отсутствия фундаментальноймотивации, стремление примириться с логикой несообразностипоступков — «Неужели глюк? Но ведь я жива!» — во многом связаны с общей попыткой сместить акценты аналитики общественного развития с глубиныпроцессов производства на поверхностьпроцессов потребления, попыткой, характерной для самых разных областей знания — от политической экономии до анализа культуры. Напомню, например, что в 1979 г., шесть лет спустя после того, как американский социолог Д. Белл громко заявил о том, что «обществу производства» товаров неумолимо приходит на смену «постиндустриапьное общество», основанное на оказании/потреблении услуг, и потому — на неизбежной «игре между индивидами» [910] , французский философ Ж. Бодрийяр опубликовал небольшую книгу манифестов под названием «Соблазн». И хотя риторика и формы аргументации Бодрийяра не имели ничего общею с политико-экономической футурологией Белла, выводы исследователей сводились, в общем, к одному и тому же: к возрастающей роли условностив жизни современного общества, к той самой «игре между индивидами», которая, сохраняя ощущение ирреальности и видимости происходящего ( «неужели глюк?»), тем не менее позволяет испытывать удовольствие от ее процесса ( «я люблю и негодую»).
909
Лакан Ж.Семинары. Кн. 5. Образование бессознательного (1957/1958) / Пер. А. Черноглазова. М., 2002. С. 53.
910
Bell D.The coming of post-industrial society: a venture in social forecasting. New York, 1973. P. 127.
В отличие от Белла, основным объектом своего анализа Бодрийяр выбрал не столько особенности циркуляции капитала, сколько особенности циркуляции желания в «обществе услуг», точнее — постепенное вымывание желания, постепенную подмену желания соблазном. Как отмечал философ: «Для соблазна желание — миф. Если желание есть воля к власти и обладанию, то соблазн выставляет против нее равносильную, но симулированную волю к власти: хитросплетением видимостей возбуждает он эту гипотетическую силу желания и тем же оружием изгоняет… Обольстительница… выживает… как раз потому, что остается вне психологии, вне смысла, вне желания. Людей больше всего убивает и грузит смысл, который они придают своим поступкам, — обольстительница же не вкладывает никакого смысла в то, что делает, и не взваливает на себя бремя желания. Даже если она пытается объяснить свои действия теми или иными причинами и мотивами, с сознанием вины либо цинично, — все это лишь очередная ловушка…» [911] .
911
Бодрийяр Ж.Соблазн / Пер. с франц. А. Гараджи. М., 2000. С. 157, 158–159.
Лишенный отягчающего груза глубинных мотиваций, находящийся за пределами поля запретов и санкций, соблазн — в отличие от желания — сиюминутен и контекстуален, провоцируя «внезапный порыв», «временное помутнение», «сиюминутный сбой», «столкновение» отлаженной машины повседневного поведения с очередным «рекламным шитом». Не имея собственной «индустрии производства», собственного, так сказать, базиса,соблазн целиком вторичен, паразитируя на сложившихся знаках и ритуалах. Не скрывая (и не открывая) своей сущности, соблазн нацелен лишь на то, чтобы вызвать ответ, отзыв, иными словами, отклонение ( «на время») от уже сложившейся траектории..
Как неоднократно отмечает Бодрийяр, было бы ошибочно отождествлять соблазн с операцией противостояния или противопоставления, которая молчаливо указывает на наличие иной — автономной или альтернативной — системы ценностей и цен. Скорее соблазн призван обозначить то одномоментное присутствие «проверки» и «пробы», «дознания наделе» и «прельщения», которые так удачно сплавились в русском слове «искушение» [912] . Речь, таким образом, идет о соблазне как закономерном продукте самой системы
912
«Искушение… — состояние искушаемого, само дело, предмет, чем искушают или что искушает; пора, время, срок, когда кто искушается; испытания, дознание наделе, соблазн, прельщение. Искус — опыт, проба, попытка». См. подробнее: Даль В. И.Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 1999. Т. 2. С. 52; Фасмер М.Этимологический словарь русского языка: В 4 т. М., 2003. Т. 2. С. 431–432.
Система нормативных координат в данном случае — это, разумеется, система полового деления, т. е. система распределения власти и желания, обусловленная половым различием. И бодрийяровская экономика соблазна, основанная на циркуляции видимостей и симуляции обмена, есть определенная реакция на ситуацию, в которой стабильность полового различия утрачена, точнее — на ситуацию, в которой симуляция и видимость этой стабильности становятся основной формой реализации пола: «Нет на сегодня менее надежной вещи, чем пол — при всей раскрепощенности сексуального дискурса… Стадия освобождения пола есть также стадия его индетерминации. Нет больше никакой нехватки, никаких запретов, никаких ограничений: утрата всякого референциального принципа…» [913] .
913
Бодрийяр Ж.Соблазн. Указ. изд. С. 31.
Попытка Бодрийяра заменить в «Соблазне» онтологию пола прагматикой даже не полового поведения —т. е. цепи последовательных действий и поступков, — а прагматикой полового актаважна с точки зрения той взаимосвязи, которую философ видит между индетерминацией, т. е. неопределенностью и неопределимостью, пола, с одной стороны, и желанием, с другой. Соблазн возникает в ответ на желание желать. Видимостьполового различия логически завершается половым безразличием: «музыки не надо, есть граммофон», как писал, — правда, по другому поводу — В. Розанов [914] .
914
Розанов В. В.Мимолетное // Розанов В. В. Собр. соч. / Под общей ред. А. Н. Николюкина. М., 1994. С. 14.
При всей своей (риторической) привлекательности радикализм подобных стремлений преодолеть логику производства — будь то производство товаров (Белл) или производство желания (Бодрийяр) — при помощи потребления услуг/фантазий во многом все-таки остался утопическим. И «Великая страна» Костюкова — лишь один из примеров отрицания подобного отрицания. Есть и более существенные: глобализация экономического развития последней четверти века, например, убедительно показала, что доминирование «общества услуг» становится возможной не столько в силу исчезновенияи вымываниясобственно промышленности, сколько за счет нового разделения труда, связанного с изменением традиционной географической или социальной локализации промышленности [915] . В свою очередь, многочисленные социальные движения, строящиеся на базе той или иной половой идентичности, еще раз подтвердили определенную преждевременность тезиса о том, что пол — как механизм идентификации — утратил свою смыслообразующую функцию [916] . Судя по всему, «освобождение пола» привело не столько в тупик его индетерминации, о котором говорил Бодрийяр, сколько к приватизации форм его проявления. Итогом подобной «либерализации» нередко становится вполне традиционное стремление совместить логику тела с логикой желания, стремление добиться гомологии «анатомического» и «социального», «природного» и «биографического» [917] . Вопреки Бодрийяру, объектом симуляции в контексте данной пост-постиндустриальной «либерализации» оказывается не столько желание, сколько само тело: «анатомия» и «природа» прочно обрели статус фантазий и условностей.
915
См., например: Salzinger L.A maid by any other name: the transformation of «dirty work» by Central American immigrants // Ethnography unbound: power and resistance in the modern metropolis / Eds. by M. Burawoy et al. Berkeley, 1991; Millennial capitalism and the culture of neoliberalism / Eds. By J. Comaroff and J. Comaroff. Durham, 2001; Hardt М., Negri A.Empire. Cambridge, 2000; Coronil F.The magical state: nature, money, and modernity in Venezuela Chicago, 1997; Globalization / Ed. by A. Appadurai. Durham, 2001.
916
Politics of sexuality: identity, gender, citizenship / Eds. by T. Carver, V. Mottier. London, 1998; Identity politics in the women’s movement / Ed by B. Ryan. New York, 2001; Rimmerman C. A.From identity to politics: the lesbian and gay movements in the United States. Philadelphia, 2002; Bayard de Volo L.Mothers of heroes and martyrs: gender identity politics in Nicaragua 1979–1999. Baltimore, 2001; Brown W.States of injury: power and freedom in late modernity. Princeton, 1995.
917
См., например: Здравомыслова E., Темкина А.Российская трансформация и сексуальная жизнь // В поисках сексуальности: Сб. статей / Под ред. Е. Здравомысловой и А. Темкиной. СПб., 2002. С. 9.