Еще не вечер
Шрифт:
– Я категорически требую этого курортника к материалам дела не допускать. Да и дела никакого уже нет, следствие закончено. Надеюсь, вам все ясно, и мы к данному вопросу возвращаться не будем.
Полковник брезгливо провел ладонями по крашеной крышке стола – еще недавно здесь красовалось зеленое теплое сукно, поднялся, прошелся по кабинету. Пол раздражающе скрипел, словно напоминал, что привык укрываться ковром. Выпить бы сейчас рюмку ароматного коньяку, закусить персиком, выгнать этого пастуха и уехать до утра… Эх, есть куда уехать, вернее, было, все было. И коньяк в столе имеется, но пить можно лишь одному, заперев
Отари все понимал, о коньяке в столе знал, и куда полковник сейчас с удовольствием уехал бы, догадывался. Майор не мог только понять: кто позвонил и почему позвонил? Кого они с Львом Ивановичем задели, какой камешек толкнули, что тот, сорвавшись, ударил по начальству?
Полковник сел не за свой стол, а напротив Отари, давая понять, что официальная часть закончена, и сейчас прозвучит несколько задушевных слов.
– Дорогой Отари, предстоит внеочередная аттестация. Скоро министерство пришлет комиссию, проведут комплексную проверку. Тебе не надо объяснять, в большом хозяйстве, особенно в твоем, не может все блестеть. Что комиссия ищет, то и найдет. Пыль ищет – пыль найдет, грязь ищет – грязь найдет.
– Грязи в моем отделе нет, товарищ полковник, – не выдержал Отари.
– Ты мальчик? Тебе что, погоны жмут или партбилет мешает? Твой отец и дед, кажется, торгуют?
– Не надо меня пугать, товарищ полковник! – Отари встал, и начальник, чтобы не смотреть снизу вверх, тоже поднялся. – Я в рапорте все изложил, если не ошибаюсь, и готовится убийство, то мы обязаны…
– Замолчи! – полковник хотел крикнуть, но голос сорвался, жалобно взвизгнув.
– Слушай, Гиви, мы с тобой не друзья, но мы люди, мужчины, в конце концов. Было время, и ты прятался, и я отступал, загораживался, на больничный уходил. Может, хватит? – Отари снова сел.
– Как ни перестраивайся, на яблоне не вырастут груши. – Полковник вернулся за свой стол. – Дерево долго растет, корней много имеет, с соседними переплетается, если их рубить и из-под земли вытащить, дерево умрет.
– Мы с тобой на земле живем, – ответил Отари, – не могу больше прятаться, устал, пойму, что силы кончились, – уйду.
– Ты мальчик. – Полковник вздохнул. – Думаешь, мы с тобой уйдем, на наше место стерильные придут? Глупости все, – он вяло махнул рукой. – У дерева не только корни, у него и ветви, я их вырастил, обязан беречь. Я исповедоваться не могу, да и желания не имею. Оставь угон, занимайся делом.
– Извини, Гиви, не могу, – ответил Отари. – После нашего разговора тем более не могу.
Полковник, скорее по инерции, безнадежным голосом продолжил:
– Сейчас в Верховном суде процесс идет, многое вытащили, но и осталось порядочно, скамейки там длинные, свободное место всегда найдется.
– Я в жизни ни рубля не взял! За моим столом только друзья сидят. Лишнее говоришь! – Отари ударил кулаком по приставному столику, и крышка треснула по всей длине.
– Видишь, все целое, пока не ударить как следует. Иди, живи, как знаешь.
– Хорошо, – Отари поднялся, хотел расколовшийся стол сложить,
– Заменим, старый совсем, – сказал полковник. – Иди, – в голосе его звучала не угроза, усталость.
– Результаты буду докладывать немедленно, – Отари пошел к дверям.
– Стой! Три года назад с чердака загородного дома девушка выбросилась. Помнишь?
– Дело вела прокуратура, меня даже за ворота не пустили, – быстро ответил Отари.
– Тогда не пустили, сегодня спросят, почему там не был. Иди.
Отари не хотелось рассказывать Гурову о столкновении с начальством. Какой бы полковник ни был, а он его, Отари Антадзе, начальник, их внутренние дела москвича не касаются. Но и промолчать о разговоре Отари не мог, так как полковник сообщил оперативную информацию, которая Гурову была необходима.
В девять часов вечера Гуров сидел на веранде в доме Отари и смотрел, как тот ужинает. Чувствуя, что произошли какие-то неприятности и Отари трудно начать разговор, Гуров спросил:
– Когда время быстрее бежит – когда тебе скучно или весело? Не думал? Я думал и запутался. С одной стороны, если занят, – время бежит. Когда ничего не делаешь, оно еле ползет. Так?
– Ну! – Отари потер макушку, взглянул недоуменно. – Дело известное.
– Уверен? – Гуров хитро улыбнулся. – Мы сегодня с тобой встречаемся третий раз. Утром в гостинице, днем здесь, когда ты обедал, событий много, минут не чувствуешь, а день все не заканчивается, и помнить его будешь долго-долго…
– Верно, – согласился Отари. – Я на происшествие около пяти утра выехал, суток еще не прошло, а кажется, давным-давно это было. Фокус. Ты умный, – Отари взглянул Гурову в глаза. – И очень хитрый. Отвлекаешь, чувствуешь, что я что-то горькое проглотить не могу, хочешь помочь. Ладно, мы мужчины.
Отари, опуская подробности, рассказал о стычке с полковником, о некогда функционировавшем особняке и проходящем сейчас судебном процессе.
Молчали долго, наконец Гуров сказал:
– Это нам не по зубам. Сколько человек идет по делу?
– Восемь. Ими занималась прокуратура и «соседи».
– Безнадежно, нам не разобраться, – Гуров махнул рукой. – Нужны люди, техника и много времени.
– Валюта, золото, камни меня не интересуют, дорогой, – Отари упрямо наклонил голову. – В моем городе хотят убить человека, я, начальник уголовного розыска, совесть иметь должен. Мой начальник полагает, Отари Антадзе на волне перестройки и гласности смелым стал, а я, дорогой, трусом никогда не был. Ты мне не веришь? – большие агатовые глаза Отари смотрели сердито.
– Покушались, скорее всего, на Артеменко. Майя не может быть ни объектом, ни исполнителем, она отпадает совсем. Татьяна, думаю, тоже, женщин в такой истории использовать не будут.
– Какая Татьяна? – удивился Отари. – Загорелая, спортивная девушка, волосы темно-русые?
– Да. Крутится около меня. Хотел выяснить, кто такая, теперь ни к чему. А ты ее знаешь? – Он вспоминал свой последний разговор с Зиничем.
– Знаю, – Отари рассмеялся.
Гуров продолжал рассуждать:
– Толик может быть лишь исполнителем, оказывать давление на твоего начальника он совершенно не способен. Существует фигура в тени. Если это не плод моей разбушевавшейся фантазии, то Зиничем руководят. Именно Зинич сообщил своему шефу о направлении твоей работы. Возможно?