Еще не все потеряно
Шрифт:
Меня разобрало какое-то глупое веселье, когда они, обойдя территорию, трудолюбиво и бережно, как свое; принялись стаскивать вниз телевизор, колонки, компьютер со всеми причиндалами, еще какую-то электронику, а когда дошла очередь до одежды, выгребли из шкафов все подчистую. Они увязывали ее в простыни, в большие узлы и волоком тащили мимо меня вниз по лестнице. Я молча наблюдала за ними и желала, чтобы это безобразие поскорее кончилось.
Из двери напротив высунулась давешняя бабенка и, проводив взглядом отплывающий от дверей на плече «работяги» свернутый в трубку ковер, осведомилась у меня ехидно:
— Что, красавица, дружка своего перевозишь?
— Ко мне переезжаем! —
— Слава тебе, господи!
Соседка истово, с большим облегчением, перекрестилась и скрылась за своей дверью.
Да, люди, грабили ваши квартиры и грабить будут! И ничего вы с этим не поделаете! Вы в многоэтажных норках-пещерках вцепились каждый в свои тряпки с деревяшками, пропахшими жаренной на постном масле картошкой, и не желаете знать друг о друге ничего, что выходит за пределы дворовых сплетен. Поэтому и замерзают насмерть отмордованные люди в ваших подъездах.
— Молодец! — одобрили мое поведение работяги, вытаскивающие из двери большой картонный короб со стеклянно поблескивающим содержимым.
Фиксатый закрыл дверь, так же сноровисто запер ее и, утерев со лба трудовой пот, повернул ко мне подобревшее лицо:
— Пошли, Ведьма, все тут!
Я не спеша, не хотелось мне спешить, спустилась вниз, сильно отстав от Фиксатого, а когда вышла на солнышко, «Ниссана» уже и след простыл. Исчез и Ява. Скарабей же сидел за рупем моей «девятки» и дожидался меня.
Я чувствовала себя на редкость опустошенной после того морального насилия, которому подверглась только что. Даже не удивлялась тому, как это меня нежданно-негаданно угораздило стать стопроцентной соучастницей ограбления квартиры. И не простой соучастницей — наводчицей, именно эту роль я невольно исполнила в сыгранном только что до конца представлении. И не имело значения, что настоящий хозяин убыл отсюда с намерением никогда не возвращаться. Но с какой целью впутали они меня? Зачем это им было надо? Такой вопрос я задала Скарабею, едва он вывел машину с ненавистного мне двора.
— Не догадываешься? — ответил он вопросом на вопрос с самодовольным видом.
— Влезла ты в наши дела по самые уши. Многому оказалась свидетельницей. Людей узнала. Яву, меня, законника. Что ж тебя, убивать, что ли? — осведомился с добрым смешком. — А тут с Филиппова, здесь он или нет, так или иначе получать надо, хоть вещами. Вот и повязал тебя Ява на соучастие. Теперь ты ротик свой не откроешь, помнить будешь — в случае чего придется сидеть. Вот так, Ведьма! — и усмехнулся еще раз.
Смотрела я на него и думала, что ладно, перенесу я и его насмешку. Куда половина вместилась, там и целому быть, пусть даже с натугой.
Ближе к центру города Скарабей свернул на тихую улочку и остановил машину у кулинарии, при виде которой я вспомнила, что ела вчера, когда-то, но не вечером. Он достал сигарету, размял. Сигарета сухо потрескивала в его пальцах. Не глядя на меня, проговорил:
— Мне очень хотелось бы знать, Татьяна Иванова, сколько заплатили тебе Филипповы? Немало, наверное. Ты много сил положила, чтобы обвести нас вокруг пальца!
Прикурил и, не дожидаясь ответа, выбрался из машины, запахнул пальто и пошел через дорогу, поглядывая по сторонам. Я подождала, пока он скроется из глаз, а потом, встав коленями на сиденье, дотянулась до кейса, лежавшего по-прежнему у заднего окна, перетащила его к себе.
«Сколько заплатали?» — качнула головой.
Порылась в карманах, нашла кое-какие деньжата и, заперев машину, отправилась в кулинарию, держа кейс под мышкой.
ЭПИЛОГ
В
Я занимала боковое место через проход от них и наслаждалась относительным одиночеством, возможным в плотно заселенном вагоне только благодаря их соседству. Девушка, ночевавшая надо мной, попросив присмотреть за вещичками, испуганная, ретировалась вскоре после их появления, пристроилась где-то, пожертвовав удобствами. Войдя в кураж, джигиты решили осчастливить меня вниманием. С восточными цветистыми прибаутками принялись настойчиво приглашать к столу и игре. Отказывалась я сначала вежливо, потом резко. Их пыл удалось охладить, лишь пустив в дело элементы тюремного сленга и русского разговорного фольклора. Замечать они меня перестали, стесняться, правда, не начали, но я удовлетворилась результатами и теперь имела полную возможность спокойно наблюдать эволюцию их попойки и проплывающие за окном бело-голубые виды заснеженных полей под безоблачными небесами.
Поезд приближался к Тарасову. Во вчерашнем дне остались Чебоксары и многочасовое ожидание поезда в холодном и светлом вокзале мерзкого местечка с чудным, уже забывшимся напрочь названием. Чуть дальше ненастойчивое гостеприимство Филипповых, общение с которыми мне удалось ограничить несколькими часами, чему они, без сомнения, тоже были единодушно рады. А еще дальше по времени — благодарность компаньонов, искренняя настолько, что о ней приятно шло вспоминать, ублажая себя телесной ленью под стук вагонных, колес.
Ограбление же тарасовской квартиры Дмитрия, в котором меня бессовестно вынудили участвовать, произошло не в этой жизни, а в предыдущей. Век, не менее, тому назад. Сцены из него следовало как можно скорее залить мутной водой небытия и забыть наглухо.
Беспокоило меня еще убийство Лобана. Чавканье мазута, глотающего его расстрелянное мной тело, как бы не начало грезиться по ночам.
Но ведь подонок он был, и творил беды, и жил с них. Но разве он один таков? Но если бы не я его упокоила, то он постарался бы это сделать со мной. И это реально, принимая во внимание его возможности — физические и моральные. Нет, не помиловал бы он меня, а поэтому — туда ему и дорога. Бог мне судья, не люди. И собратья-то его по группировке не о нем жалели, нет, заботились о престиже своей стаи, его разыскивая, волчье херово!