Еще один баловень судьбы
Шрифт:
Пишегрю недоверчиво уставился на фантастического ночного гостя и нехотя спросил:
— А Вы что бы мне посоветовали?
— Вообще-то Вы в тупике, — сочувственно произнес Антон. — Вздумай Вы и вправду стать республиканцем, на Вас тотчас ополчатся друзья-роялисты: Вилло, Деларю, Дюсонвиль, Рамель, Обри… Останетесь на прежних позициях — будете гильотинированы или сосланы в Кайенну. Формальные основания у Директории для этого уже есть: в их руки попал шпион Конде с бумагами, подтверждающими факт Ваших переговоров с роялистами в 1795 году. В общем, я бы предпочел оказаться в кювете,
— Я подумаю над этими предложениями, — бесстрастно молвил Пишегрю.
Антон встал со стула и спросил:
— У Вас есть пистолеты?
— Зачем Вам? — опешил Пишегрю.
— Так есть?
— В ящике стола, — мотнул головой хозяин.
Антон подошел к столу, достал два пистолета и порох из них высыпал в окно.
— Во избежание соблазна, — сказал он и положил пистолеты обратно.
Уже в дверях он добавил:
— Утром ночные страхи часто кажутся преувеличенными. Но я не советую обманывать себя и продолжать активную оппозиционную деятельность. Этим Вы подставите под пули своих друзей. Надеюсь, больше мне не придется увещевать Вас.
После чего вышел из спальни и ушел через входную дверь.
Глава семьдесят шестая. Опять война!
Наспех начертанный антироялистский сценарий стал выполняться: Баррас, чуть не мурлыкая, согласился на замену Мену Бернадотом, Пишегрю стало не слышно в Совете Пятисот, был заменен ряд ключевых министров (в том числе внутренних дел и юстиции)… Однако слежка за Пишегрю показала, что он забросил все свои развлекаловки и сконцентрировался на тайной деятельности, каждый вечер проводя в клубе Клиши. Дом его был теперь под усиленной охраной из добровольцев-роялистов, но Антон рассмотрел пункты этой охраны и посмеялся: проникнуть в квартиру Пишегрю со стороны крыши было элементарно, да и тихая нейтрализация части охранников была вполне возможна.
Он, впрочем, оставил Пишегрю пока в стороне, а как-то вечером устроился со штуцером на крыше одного из домов улицы Сент-Оноре, дождался депутата Вилло (тоже генерала и претендента на должность военного министра в правительстве Пишегрю), всегда ходившего из дворца Тюильри по этой улице, и, тщательно прицелившись, прострелил ему плечо. Оставив штуцер лежать на крыше, Антон переполз на сторону дома, выходящую во двор, и спустился по тому же дереву, по которому полчаса назад на крышу забирался.
Наутро Пишегрю передали в Совете Пятисот (заседавшего, кто не знает, в том самом Тюильри) записку с одной фразой: "Это был вовсе не промах, а жест человеколюбия". Неизвестно, как отреагировал бы на этот "жест" президент Совета, но в этот же день произошло событие, которого во Франции давно ждали, а оно все равно произвело эффект удара молнии: Священная Римская империя и Российская империя присоединились к Османской империи и объявили войну Французской республике! Члены Директории тотчас забыли свои распри и собрали министров на заседание, в результате которого Карно вновь получил право на организацию
Бернадот, с которым Антон встретился вечером, чтобы пойти к Карно, обрушился на него с упреком:
— Вот чем обернулась твоя инициатива! Моя дивизия в Италии сейчас вступит в дело, а я буду прозябать здесь. Не хочу!
— На наш век военных кампаний еще хватит, Шарль, — заверил Антон. — Но представь себе: вы, боевые генералы, будете добывать победы на полях сражений, а в это время какой-нибудь очередной Мену захватит Париж и объявит республику низложенной! Не-ет, Парижский гарнизон всегда будет во Франции воинской частью номер 1, то есть самой важной. И возглавлять ее должен самый доблестный, самый верный и самый хитроумный генерал.
— Самый хитроумный среди нас — ты, Фонтанэ. Вот и возглавь эту самую важную часть!
— Рылом не вышел, — хохотнул Антон. — В том смысле, что я еще не генерал и вряд ли им стану. Мне удаются, в основном, операции, производимые из тени…
— Это да, — согласился Бернадот. — Отважные броски в лоб неприятелю тебе явно не по душе.
— Таким образом, можно сделать вывод, что мы вместе должны занимать центр Республики: отважный ты и хитроумный я. Ну, и конечно, рациональный Карно.
— Ладно, пока ты меня уговорил. Но я оставляю за собой право на взбрыкиванье в будущем. А пока идем к Карно?
Карно их сразу удивил, показав рапорт Пишегрю о командировании его в действующую армию — хотя бы даже рядовым офицером.
— Я склонен удовлетворить его просьбу, — сказал он. — Только мне не хочется направлять его на Германский театр, под начало к его другу Моро.
— Направьте в Италию, — тотчас предложил Антон. — Там и дивизия свободная есть. Та самая, которой командовал мсье Бернадот.
— Хм, — почесал нос Карно. — Вариант неплохой, хотя Пишегрю совсем не знает Итальянского театра. Да и с Массеной ему будет не просто ужиться…
— Не уживется — тотчас отзовете, — буркнул Антон. — И предупредите его об этом во время назначения. Генералов-то в нашей республике уже пруд пруди…
— А Вы что думаете об этом, Шарль? — спросил любезно Карно.
— Я думаю, что сам могу возглавить мою дивизию! — идал крик души Бернадот, но тут же осекся и добавил: — Черт с ним, пусть командует. А Массена, действительно, не подарок, к нему подход нужен. Но это хорошо: Пишегрю полезно будет побыть в подчиненном положении и понять, наконец, что хорошо, а что плохо.
— Скажите, Лазар, — встрял Антон, — русские корпуса уже вошли на территорию Цизальпинской республики?
— Вошли пока австрийцы под командованием Меласа и Бельгарда. Но из Вены нам сообщили, что это части новообразованной Итальянской армии, в которую будут включены русские корпуса Розенберга, Нумсена и Шембека. И командующим этой сводной армией назначен русский фельдмаршал Суворов.
— Кранты, — непонятно выразился Антон.
— Что, простите, Вы сказали?
— Я говорю, что мой друг Шарль вовремя уехал из Италии. Суворов — самый умелый и удачливый русский полководец. Массене с Пишегрю и прочими генералами хреновато в ближайшее время придется.