Ещё один плод познания. Часть 2

Манфиш Алекс

– Но враг не бесплотен и не бессмертен, - ответил Тетрарх, - если же так, его можно отыскать и поразить. Войско же наше многочисленно и искусно в сражениях. Надежда победить есть, и она всегда пребудет с тем, кто умеет отличить трудное от невозможного. Повели нам собраться и выбрать того, кому из нас будет вручён жезл военачальника.

Но Царь покачал головой и сказал ему:

– Нет, не повелю я этого, ибо не желаю, чтобы прокляли имя моё подданные, чьих сыновей, отцов и братьев я отправлю на погибель. Подумай, меньше ли смертей наступает от язв, немощей и пожаров, нежели от злодейства этих супостатов? В поисках же их и в боях с ними падут очень многие, и падут напрасно.

И не сумел Тетрарх найти, что ответить Царю, но не убедила его царская речь и не успокоила сердце его.

И молвил, выступив перед престолом, главный Священник:

–

Чадо и господин, ты жаждешь покарать злодеев, нападающих на наш Город; но если войско наше и сумеет убить многих из них, то дети тех убитых, подросши, будут мстить и, отмщая, терзать сограждан наших ещё более страшно, чем ныне. Или, быть может, ты призываешь истребить их всех до конца? Но - пусть они и творят злодеяния, - нам ли решить, достойно ли смерти всё их племя, и не орудие ли они высшей воли, пребывающей над миром, и не столь же ли ценны их жизни, сколь жизнь твоя и тех, кто дорог тебе? И памятуешь ли ты о сказанном когда-то - "если судишь других, то готовься к тому, что и сам предстанешь перед судом"?

И не нашёл Тетрарх слов, чтобы ответить Священнику, но то, что он услышал, не напоило его сердце благодатной росой убеждённости.

И сказал, выступив в свой черёд, главный Мудрец:

– Не обольщайся, человек, надеждой на то, что, ратуя против кажущегося тебе злом, ты творишь добро. Ибо сплошь и рядом случается так, что любящие губят любимых, свирепство же зложелателей путями, которые нам не дано постигнуть, ограждают нас от скорбей и напастей. Некий купец отпустил сына на торг и дал вдоволь золота, и купил его сын самого быстрого из всех коней на торге том, и конь тот, купленный благодаря отцовской щедрости, понёс его подобно вихрю и сбросил в пропасть. У некоего же юноши враги, напавшие на его селение, убили невесту, и плакал он без меры и успокоения, не зная, что девушка эта изменяла ему и смеялась над ним и что гибель её избавила его от участи обманываемого и осмеиваемого мужа. Мир полон летящих в пространстве и времени стрел, каждая из которых - помысел, движение или поступок, - и никто не знает, ядом или целебным снадобьем смазана та или иная из них и чьей души и жизни заповедано ей коснуться. И, взирая в ужасе на тела убитых "орлами смерти", мы не знаем, не суждена ли была им - не случись того, что случилось, - участь ещё худшая. Смирись же, человек, и не надейся, что даже сумев устранить одну из напастей, сделаешь жизнь свою краше и надёжнее, нежели ныне.

И не сумел Тетрарх возразить Мудрецу, но выслушанное не пало в его душу зёрнами, из которых взошли бы ростки согласия.

И поклонился он Царю, Священнику и Мудрецу, и пошёл в дом свой. В доме же, когда наступили сумерки, припали к нему вновь жена и дети его, боясь наступающей ночи, и самая маленькая дочка уткнулась в колени ему, лепеча - "мне страшно, папа!.." И слёзы их влились в сердце его, и беззащитные руки их объяли душу его.

И подумал он так: "Правду сказал Царь, что не больше людей гибнет от вражьей лютости, чем от прочих невзгод, коими изобилует жизнь земная. Но если болезнь, пожар или волны морские губят живущего, то, сколь бы ни печалились о том близкие, всё же не звучит в ушах их ничей торжествующий хохот - ведь язва и стихия бездушны и безлики. На нас же сейчас пришёл хищник, видящий в нас и в близких наших поживу и победно смеющийся, когда падает жертва к ногам его. Но достойно ли детей человеческих быть дичью для отстрела и потешной игрушкой для чьих-то забав? И позволю ли я, чтобы поживой стали любимые мною и сограждане мои?"

И ещё подумал он: "Правду молвил и Священник: сокрыто от нас высшее знание, и не ведаем мы, ценнее ли наши жизни перед ликом вечности, нежели жизни супостатов наших. И тот, кто решится судить, подвергнется суду и сам. Но не знать суда - удел неразумных созданий. Человек же в ответе за дела свои; и не постыдно ли мне прятаться от суда Божьего и от суда совести своей и не совершить то, что во всеоружии зрелого разума избрала душа моя?"

И ещё помыслилось ему: "Слова истины сказал и Мудрец, ибо и в самом деле не властен живущий над чередою событий, и не можем мы знать, не губим ли невольно тех, кого пытаемся спасти, и не посмеётся ли над отвагой нашей тот, кого тщились покарать. Но решусь ли я взглянуть в глаза любимых мною и уповающих на меня, если не сделаю всё, чтобы защитить их? И если и минует детей моих вражий коготь, что будут чувствовать они, зная, что участь их была отдана мною, отцом, на волю обстоятельств?"

И, помыслив всё это, возжёг он в себе пламя решимости.

И, сказав близким, чтобы лишь назавтра ждали

его, отвёл он их, а также всех слуг дома своего, на ночь в сделанное им неподалёку убежище. Жена же и дети спросили: "Куда и зачем уходишь ты в ночь, и не можем ли помочь тебе?" Но он ответил им, что уходит по делу воинскому и тайному, и властью мужа и отца запретил расспросы. Возвратясь же в дом, открыл стоящий в кладовой ларь на двух литых из отборного железа замках и твёрдой рукой отсыпал оттуда золота в большую кожаную суму; прежде же того обильно выстлал он её снизу лебединым пухом для подушек и перин. И, перебросив эту суму через плечо, не сел на коня, но пешком направился к городским вратам, и вышел из них, и шагал в темноте ночной, пока не достиг перекрестья дорог. Там он высыпал из сумы горстку монет золотых у дороги, чтобы сверкали и были видны они проходящему и проезжающему. И взрезал левую руку свою кинжалом, и окропил кровью лежавшие на земле монеты, - чтобы подумалось проходящим и проезжающим, что бились здесь за обладание золотом. Суму же надрезал в одном месте снизу; а затем укрыл её меж стволами росшего там куста; но ещё несколько монет, пока нёс её, побросал на землю, и образовали они приметный для зоркого глаза след к спрятанному им сокровищу.

Сам же он затаился неслышно под высоким и густым деревом по другую сторону дороги. Затаился и ждал, не теряя надежды на то, что проедут там "орлы смерти", - ибо знал, что ночью наступает их время и что тьма дарует им силы.

И не тщетно ждал он, ибо застучали сквозь темень подковы, и увидел он двух быстро мчавшихся хищноликих всадников; и осадили они коней, подъехав к развилке, ибо узрели блеск золота сквозь невысокую траву; и соскочили на землю, подобрали и рассмотрели лежавшее золото, забрызганное кровью, потом же увидели цепочку монет, которая привела их к кусту, и стали они искать, и вскоре вытащили суму. И хохот их огласил ночную тишь, ибо, наверное, подумалось им, что некто, одолев и убив в схватке за богатство, увёз труп, чтобы скрыть от глаз людских и вернуться за добычей; и смеялись они, думая, как будет проклинать свою судьбу этот человек, когда не найдёт своего клада там, где оставил его...

Но потом помрачнели лица их, и выхватили они мечи, и напали друг на друга, и бились безмолвно и яростно; когда же один из них упал и затих под ударом, второй вновь расхохотался, а затем, привязав суму с золотом к седлу, вскочил на коня и умчался. Но не заметил он сделанной в той суме снизу прорези.

Тетрарх же вышел из укрытия своего и пошёл туда, откуда ещё чуть доносился, чтобы вскоре затихнуть, стук копыт. И он знал, куда идти ему, ибо то и дело сыпался из надрезанной им сумы лебединый пух. Падал он бесшумно, и всадник, не замечая того, мчался не оглядываясь. Ночь же была звёздная, а глаза Тетрарха были остры, и цепочка выпавшего из сумы белого пуха указала ему путь "орла смерти". И ещё не минула ночь, когда достиг он огромной скалы; и белая россыпь направила его к ней. И он пополз в траве тихо и осторожно, и приблизился к едва различимому ущелью; и, стараясь двигаться бесшумно, сумел пробраться внутрь скалы. Там же, за стенами наружными, было обширное пространство, и дышалось не тяжело. И, взглянув наверх, увидел он возвышавшиеся один над другим просторные уступы и плоские своды, и виднелись там строения, напоминающие жильё; с нижних же уступов, откуда был отлогий спуск к ущелью-входу, слышалось нечто похожее на конский храп. Из людей же не было там никого.

И понял он, что здесь обитель "орлов смерти", что наверху гнездятся они сами, коней же своих держат внизу. Пастбищ же и засеянных полей нет у них, ибо кормятся и живут они грабежом; и ничто близ скалы той не выдаёт тайны жилья их. Звуки же изнутри её не доносятся до путников, едущих и идущих мимо неё, ибо скрываемы поглощающею их толщей каменных откосов; а ущелья, которое служит входом и выходом, не обнаружил бы никто, не имея следа, подобного тому, который привёл его. И нет у них стражи ночной, ибо незачем было бы им ставить её.

И увидел он там много ходов прорытых, которые начинались близ подножия скалы, внутри её. И понял, что, тайком пробираясь ходами этими, достигают "орлы смерти" поселений мирных и не ожидающих нападения их. И стало ясно ему, что и в Город его есть у них такие пути, и нет способа оградиться от злодейства их, не зная, где выходят они из-под земли; если же и удастся найти выходы их, то враги, обладая таким умением, сделают новые. И ещё понял он, что если и осадить скалу, окружив её войском, скроются они тропами подпочвенными неведомо куда, и найдут иное тайное гнездовье, и вновь будут проливать кровь человеческую.