Еще один Валентинов день
Шрифт:
Хелен протянула дрожащую руку и сдвинула со лба мужчины прядь темных волос, нежно, тихонечко, позволив пальцам секунду поласкать горячую кожу. Потом отошла от греха подальше, подальше от соблазнительной приманки. Пятясь, споткнулась о кипу старых газет и ударилась о стену, прежде чем повернулась и побежала, легко, беззвучно, в свою комнату.
Рафферти подождал звука задвинутой защелки. Выпрямился в кресле и от души шепотом выругался, с искренней досадой выплевывая слова, которые, вероятно, использовали и шестьсот пятьдесят лет назад.
Самообладание висело на ниточке. Джеймс проснулся
Рафферти прежде не впадал в неистовство. До встречи с прокуроршей. Хотелось задушить ее в объятьях, накрыть своим телом и раздвинуть эти длинные ноги. Хотелось утопить недотрогу в огне страсти и яростного желания.
И заняться с ней любовью. Медленно, осторожно, соблазняя и избавляя от девических страхов. Хотелось доставить ей все виды физического удовольствия, чтобы все остальное вылетело из умной головки. Чтобы – когда он исчезнет – помнила его. Вечно.
Но он устоял. Да и она вовремя попятилась. Хелен Эмерсон не для него. Увлекшись приятным занятием, можно легко пропустить убийственный удар Драго. Хелен тоже пылала вожделением… но она не для случайного секса и торопливого свидания. Такая женщина – это навсегда. Если они займутся любовью, а потом он пропадет, какая-то часть ее просто умрет. А он еще сохранил достаточно порядочности, чтобы не пустить все на самотек и не допустить нежелательного развития событий. Или нет?
Проблема заключалась в том, что Рафферти жаждал Хелен сильнее, чем кого-либо за всю свою жизнь, включая Елену Петри. И чем больше боролся с собой, тем больше нуждался в мисс Эмерсон.
Джеймс встал, гораздо бесшумнее, чем она, и растянулся на диване. Подушки все еще хранили отпечаток хрупкого тела. Шерстяной плед все еще благоухал неповторимым ароматом. Белые розы. Отныне розы всегда будут напоминать о Хелен Эмерсон.
Рафферти таращился в темноту, осознавая, что на этот раз точно не заснет. Надо закрыть глаза и постараться укротить непокорное тело и утихомирить взбудораженный мозг. До исчезновения остались всего сутки, даже меньше. Ничего, справится.
Он смотрел на пустой экран, вяло любопытствуя, сумеет ли найти какой-нибудь телемагазин, может, одну из передач о продаже автомобильного воска. Все что угодно, лишь бы держать воображение подальше от женщины в спальне.
Но даже чудеса современного телевидения не смогли снять возбуждения. Все, на что он способен – лежать на диване и представлять Хелен рядом с собой. А вдали чудилось мерзкое хихиканье Рики Драго.
Наступило холодное и ветреное утро субботы четырнадцатого февраля, очень похожее на тот давний день. Рафферти глазел на вихрь снежинок за окном и мечтал о красотке в соседней комнате. Последние несколько часов бодрствования он так и не сумел переключить мысли на что-нибудь другое, и медленный рассвет над городом не помог отвлечься.
Женский вопль разнесся по квартире – резкий, пронзительный, душераздирающий. Джеймс вскочил с дивана,
Хелен сидела в середине пушистой белой постели. Шторы опущены, и не единого признака злоумышленника. Но она явно находилась в оцепенении: глаза расширены от ужаса, рукой прикрывает рот, словно заглушая крики. А потом ее взгляд упал на пистолет в руках Джеймса, и страх превратился в панику.
Рафферти осторожно опустил ствол на комод возле двери.
– Что случилось?
– К…к-кошмар, – с трудом выдавила Хелен, по-прежнему с ужасом глядя на вошедшего. – Иногда они накатывают… Очень реалистичные.
Джеймс шагнул в комнату, зная, что не должен.
– Что снилось на этот раз?
– Всегда одно и то же. Слышу, как грохочет гром. Или бьют тысячи барабанов. Рев, безумные крики. А потом ничего. Тишина. И вой собаки.
Рафферти почувствовал, как по коже поползли мурашки. Он-то, в отличие от нее, прекрасно понимал, о чем она говорит. Он был там. Слышал грохот автоматов, когда пули врывались в его плоть. Лежал среди хаоса крови и смерти и слушал скорбный вой старой шавки Скацетти, прикованной цепью к стене, – единственной оставшейся в живых после бойни в День святого Валентина.
– Это просто дурной сон, – сказал Рафферти, слыша резкость в собственном тоне. – Забудьте об этом.
– Но почему он возвращается? Почему я не могу вспомнить больше? Почему всегда одно и то же? Почему продолжаю слышать собаку?
– Не могли бы вы заткнуться насчет этой проклятой собаки? – жестко рявкнул Рафферти, пересекая комнату. – Это всего лишь сон. Наверняка что-то читали о бойне…
– Бойне? Думаете, мне снится та разборка в День святого Валентина? – явно пораженная, спросила Хелен. – Почему именно это?
Джеймс покачал головой. Хотелось сесть на кровать рядом, обхватить узкие плечи и привлечь к себе. Хелен переоделась в какую-то бесформенную рубашку – скорее всего, мужскую, а он-то мечтал о белом кружевном белье. И все равно нашел ее неотразимой. Но надо держать себя в руках. Поэтому не шевельнулся.
– Понятия не имею, – более спокойно ответил Рафферти. – Происходившее тогда очень похоже на ваш ночной кошмар – и град пуль из автомата, и жуткий вой какой-то дряхлой дворняги, который в конце концов и привлек внимание.
– Шутите, – побледнела Хелен.
– Наверное, вы читали об этом и забыли, – пожал плечами Джеймс. – Свидетели утверждали: если бы собака так не выла, в гараж еще долго никто бы не заглянул.
Рафферти не ожидал от Хелен такой реакции. Он-то решил, что незамысловатая правда успокоит. Вместо этого Хелен вздрогнула и вскрикнула с беспредельным страданием, предоставив Джеймсу прекрасное оправдание для дальнейших действий.
Он взобрался на высокую кровать и притянул перепуганную прокуроршу к себе. Она охотно нырнула в надежные объятья, и он почувствовал ледяной страх, сковавший дрожащее тело, и лихорадочное биение сердца под тонкой хлопковой футболкой. «Просто подержу ее минутку», – сказал себе Рафферти. Он всегда умел не терять самообладания, справится и сейчас. Всего одну минутку, просто чтобы успокоить.