Еще одна блондинка
Шрифт:
– Я надеюсь, мы не ограничимся покупкой исключительно джинсов и армейского обмундирования? Платье девушке тоже иногда нужно надевать...
– Хорошо, но только одно!
– Жюльетта, в замке бывают приемы, приезжают гости...
– Хорошо, два. Но не больше. И не надо мне про приемы. Сроду я на них не ходила, во, судя по журналам, на них тетки одеваются в основном в бриллианты.
Джон усмехнулся. Он прекрасно помнил прошлогодний конфуз леди Огилви, когда новомодное платье в буквальном смысле соскользнуло с ее узкого тела, изнуренного многолетними диетами,
– Что до приемов, то могу тебя сразу утешить – или расстроить, не знаю, – они в замке бывают редко. Однако два раза в год – обязательно. Ты приехала накануне летнего сбора всей нашей дальней и ближней родни, он будет через месяц с небольшим. Отличный повод со всеми познакомиться и представить тебя.
– Зачем это?
– Затем, что ты теперь тоже член нашей семьи.
– Вот еще! Я сама по себе.
– Это было просьбой дяди Гарри.
– Не слишком-то ваша семейка прислушивалась к его мнению, пока он был жив.
– Ты во многом права, но не стоит с предубеждением относиться к незнакомым людям. Например, тетя очень любила своего брата, мой отец скучал по нему...
– Давай не будем сегодня, а, граф? А то опять поссоримся, наговорим ерунды. Я остаюсь при своем. Дядя Гарольд был страшно одинок при живой семье всю свою жизнь и умер тоже в одиночестве.
– Принимаю упрек.
– И не надо за мой счет пытаться прорваться в Царство Божие на халяву! Я не испытываю ни малейшей благодарности за то, что меня, малютку, вырвали из грязи и ввели в свой дом такие большие люди. Я вообще терпеть не могу благодетелей.
– А как же дядя?
– А он никогда в жизни благодетелем не прикидывался. Был нормальным пацаном.
– О господи!
– Так говорят, извини. Это сленг. Он был отличным дядькой. Не устраивал бесплатную столовку именно по воскресным дням и именно в своем приходе. Взял – и открыл их штук десять по всему Парижу. А к нему самому в дом вообще мог прийти любой, Кошелка накормила бы от пуза и с собой дала.
– Значит, и мадам Клош не так уж плоха, как ты говорила раньше?
– Никогда я не говорила, что Кошелка – плохая! Я говорила, что я с ней жить не могу, и это чистая правда. Так ведь и она со мной не может! Она знаешь что делала? Заходила ко мне в комнату тайком и поливала Оззи святой водой. Он весь сморщился...
– Кого, прости?
– Оззи. Ну... Осборна.
– Это твой...
– Это не мой любовник, не мой хомячок и не мой ручной крысеныш. Это рок-музыкант. Его портрет висел у меня на двери. С тобой все ясно, граф. Хоть про битлов-то ты слышал?
– Да. А почему мадам Клош поливала его святой водой?
Жюльетта вздохнула и махнула рукой.
– Завтра объясню. Зайдем в музыкальный отдел супера и прикупим мне музончика. Мой остался в Париже.
– Я предлагал тебе заехать домой.
Неожиданно девушка закусила губу, и в зеленых глазах блеснули слезы.
– Из-за скукоженного Оззи и пары кассет возвращаться туда, где дядя Гарольд... Это чересчур. К тому же я ненавижу прощаться
– Ты выросла в приюте?
– Я выросла гораздо раньше. В приюте я просто смогла не загнуться. А твой дядя мне помог. Все, концерт окончен. До завтра. Да, я сплю голая, так что не надо ко мне врываться с криком «Доброе утро, деточка!».
– Хорошо, Джеймс постучит в дверь.
– Этот малый из коридора? Класс! Его надо отдать в шапито уткой.
– Кем?!
– Уткой. Ну подсадным... Знаешь, когда клоун выливает на кого-то из публики ведро воды или бьет по голове курицей... Это же не просто зритель, с ним заранее договариваются. А если у него будет хорошая, искренняя реакция, то ему и деньжат приплатят. Видел наверняка?
– Боюсь, что нет. Я не бывал в цирке.
– Ой! Как же ты жил-то, граф?
– Вообще-то... довольно неплохо. А зачем выливают воду на зрителя?
– Чтобы смыть с него пот трудового дня. Для смеха, естественно.
Джон с возмущением посмотрел на Жюли.
– Не вижу ничего смешного в унижении человеческого достоинства.
Жюльетта усмехнулась.
– Действительно, что это я. Ладно, клоунов вычеркиваем. В Лондоне есть шапито?
– Понятия не имею.
– Так узнай. Я – дитя, мне нужны развлечения.
– В Лондоне масса театров, концертных залов, художественных галерей...
– Не-ет, я дитя другого склада. Моя душа отягощена пороками, я воспитана на шуточках площадного балагана, мое детство прошло в цирковых опилках.
– Опять врешь?
– Отчасти. Спокойной ночи. Куда мне идти?
– Я провожу.
Он сам не знал, почему смутился, пропуская ее вперед и идя следом по лестнице. Возможно, потому, что без своей куртки и бейсболки, умытая и более-менее успокоившаяся, Жюльетта куда больше походила на молодую девушку, чем на хулиганистого пацана. Довольно симпатичную девушку, надо это признать. И уж во всяком случае – взрослую.
Он дождался, когда она войдет в приготовленную комнату для гостей, и торопливо попятился обратно к лестнице. В этот момент юная нахалка повернулась и скроила ангельскую рожицу, сложив губки бантиком.
– А поцеловать на ночь, папочка?
Джон Ормонд, потомок солдат и военачальников, бежал с позором.
Проснулся-то он, как всегда, ровно в восемь, но это не было похоже на прежнее мирное пробуждение от крепкого и здорового сна. Джону весь остаток ночи снились трудные подростки и юные девы в армейских башмаках. Они бегали по Форрест-Хиллу и хулиганили, а он пытался скрыться от них в самых дальних покоях родового замка, открывал дверь за дверью, но везде были эти маленькие мерзавцы... ПOTOM ему приснилась Жюльетта, она смотрела на него внимательно и немного грустно, а шотом он ее поцеловал в губы, и тогда клоун в клетчатом пиджаке вылил на него ведро воды и ударил по голове живой курицей. Даже во сне Джон вспыхнул от стыда и унижения, и чувство это было столь нестерпимым, что он проснулся, рывком сев в постели. Джеймс раздвинул портьеры, поздоровался с хозяином и поплыл к дверям.