Ещё раз про Красного Воробья
Шрифт:
Но вот, допустим, это закончилось. Он достиг края Вселенной, её пределов… Но что там, дальше, за ними? Ничего? Но что значит Ничего??!..
Мальчик задыхался. Ощущал какую-то ирреальность, какой-то вцепившийся в него всеми сочленениями кошмар, который невозможно прекратить. Он чувствовал, что он, маленький, один-одинёшенек на всей земле – и никто, никто ему не сможет помочь. Никто не сможет ответить… Ведь это мир, в котором он живёт. Он должен знать, как он устроен, что всё имеет разумность и смысл. А иначе… иначе это просто чудовищный обман и издевательство! И всё вокруг –
Постепенно он выбился из сил и, совершенно измотанный, как будто таскал несколько часов кряду тяжёлые мешки, забылся, уснул. Ночь, напугав и разбередив душу, теперь заботливо как мать приняла несмышлёныша под свою пахнущую полынью сень.
Наутро он уже как ни в чём не бывало, весёлый и довольный, нёсся по заданию тёти в огород нарвать молодого лука, зелени и помидоров для салата…
В родной город всегда так классно возвращаться: он кажется таким обновлённым, таким солнечным, таким родным! Затаив дыхание ждёшь, подъезжая к ж.-д. мосту, когда раскинется на том берегу реки его величественная панорама. Волны плещут малахитовой зеленью.
Дома, кажется, выкрашены более ярко, свежо. Весёлое, как во время праздника, оживление на улицах. Пацан в светлой рубашке, похожей на пионерскую, ест мороженое деревянной палочкой, не подозревая, что втиснулся в кадр моментальной вспышки чьего-то благожелательства и лёгкой беззаботной усмешки. Гиганты-деревья выстроились звенящими листвой часовыми, словно приветствуя с возвращением своего юного героя…
Лето ещё дарило своё последнее, прощальное тепло, когда мальчика ожидало ещё одно событие, повлиявшее впоследствии на всю его жизнь. Влюблённость в сверстницу-соседку достигла своей кульминации и завершилась в одночасье печальным, щемящим аккордом. Отзвук которого на годы вперёд продлился пронзительным и каким-то вневременным ощущением утраты, тополиной мягкой грусти и утонувшей в прозрачных волнах где-то на горизонте детства горящей розовой мечты.
Ему отчётливо запомнился её обрызганный аквамариновой волной животик с прилипшими к нему золотистыми песчинками, когда они валялись на пляже, прежде чем пойти к ней домой.
– У тебя предки до скольки работают?
– А что это тебя так волнует? – Она покосилась на него хитрым глазом, ощущая свою власть и своё женское, как бы более мудрое, несмотря на то что была чуть младше, превосходство.
Впрочем, оба знали, что сейчас должно произойти что-то из ряда вон выходящее… давно всё к этому шло. Он спросил прерывающимся от волнения голосом:
– А ты помнишь, ну когда мы ещё в казаки-разбойники играли, и забежали вдвоём к тебе в палисадник… помнишь, что мы делали?
– Ну ты вспомнил… мы тогда ещё маленькие были!
– А сейчас взрослые уже?
– Ну сейчас… да. Ты так и будешь в мокрых плавках шарахаться, вон и трико всё мокрое уже, – она оглядела его, его полураздетое, поджарое, но слабо загоревшее тело смеющимся взглядом.
– Сейчас. Подожди-ка… Давай ляжем.
– Чего
Грудь её была упругая, нежная и такая невероятно чудесная на ощупь! Розовые свежие сосочки. В почти бессознательном состоянии он запустил руку ей под трусики, в святая святых, и в завитках волос обнаружил что-то податливое и влажное. То женское, девичье место, которое находится как бы не совсем в этой реальности, то, что влекло его так страстно, но не обнажалось до сей поры – лишь снилось в полуобморочных снах, принимая порой странные и прихотливые, нашёптанные его фантазией формы!..
Ничего не получилось.
Он лежал голый на ней голой сверху, его мужское естество звенело от напряжения. Потел и трудился, но никак не мог нащупать потаённый вход. Прикрывшей глаза, возбуждённой любушке его тоже почему-то не хватило соображения помочь ему и направить куда нужно… Как и поступила потом другая. Впоследствии он уже сам выработал определённый алгоритм вхождения туда, скользя взад-вперёд вдоль губок, раздвигая их… После довольно долгих, но тщетных попыток несостоявшаяся первая любовница его лёгким движением дала понять, чтоб он перестал на ней громоздиться. И неловко, но старательно, пока он лежал откинувшись на спину и ни о чём не думая, закончила дело, облегчила его своей отроческой тёплой ладошкой…
В каком-то полубреду он дошёл до деревянного туалета на улице. Отлил. Всё казалось каким-то сном. Одна мучительная мысль сидела в сознании: всё, всё потеряно! Что именно потеряно, он не смог бы себе дать отчёта, но ощущение непоправимости чего-то навалилось на него всей тяжестью. Всё вокруг волновалось первозданной, напоённой послеполуденным солнцем зеленью, но ему уже не было места в этом блеске и в этой чистоте. В этом небе. И ещё: он ведь страшно опозорился… Отчаянно хотелось плакать. Но он ведь уже взрослый. Да, она права: мы уже взрослые.
В этот же день подросток принял своё первое «взрослое» решение: убежал из дома! Зачем, почему, для чего – бог знает… Три дня болтался невесть где, потом его случайно встретили и привели домой друзья его сестры, на 5 лет старше.
Возможно, именно этот случай, это неудавшееся первое любовное свидание послужило тому, что у него сложился некий психологический комплекс: бросать всё на полдороге, ничего не доводить до ума, до логического завершения… до победного торжества.
Прошло тридцать лет, даже больше.
Мальчик, естественно, был уже не мальчик, а пока ещё крепкий мужик, жизнь которого всё-таки уже изрядно перевалила через вершину и пошла под уклон.
Отслужил честно в армии. Четыре раза предпринимались им попытки получить высшее образование, но безрезультатно. Поступал легко, но… бросал! Хотя и учёба в советские времена была бесплатная, и общежитие предоставляли. География его абитуриентства была самой обширной. Всю страну, правда не за рыбным обозом, но на более современных видах транспорта пересёк.