«Эсфирь», трагедия из священного писания...

Удивительно, почему перевод «Эсфири», [2] наделавший много шуму в городе в эпоху своего появления, и о котором теперь воспоминают только тогда, когда видят его на сцене, никем не удостоен разбора – хотя из уважения к подлиннику. Известно, что Расин написал трагедию сию для детского театра и она, по плану, завязке и характерам, принадлежит к слабейшим произведениям знаменитого автора; но прекрасные стихи, особенно в лирическом роде, в ней встречающиеся, ставят оную наряду с хорошими трагедиями. Из сего видно, что в переводе ее надлежало преимущественно стараться о сохранении сей прелести. Русский переводчик, вероятно, мог бы перевесть «Эсфирь» гораздо лучше. В доказательство сего приведем некоторые

места его перевода; любопытные могут сличить их с оригиналом:

Кичливый Артаксеркс рабу свою венчал, И гордый перс к ногам еврейской дщери пал.

Или:

А я, гнушаясь лжи и лесть оставя им, Молилась господу и плакала пред ним.

Или:

Скучая почестьми, сама себя ищу, К стопам предвечного с мольбою повергаюсь И смертных суетных забвеньем наслаждаюсь. Брега священны Иордана! Любимы господом поля! Наследье древня Ханаана, Чудес обильная земля! Высоки холмы, тучны долы, Издайте гласы и глаголы: Навек ли мы отчуждены Драгия отчия страны?

Или:

И в бегстве не найдут спасенья, И мраз и глад им путь препнет, И ангел божий, ангел мщенья Мечом бегущих поженет. (Сей строфы нет в подлиннике.)

Или:

Напрасно смертию закона глас грозил, В ней сердце верой возгорело; Она на смерть дерзнула смело, Рекла, и бог благословил. Свлеките с выи узы плена И со главы стрясите прах; Взыграйте, Яковли колена, Воспойте господу в псалмах; Отверст вам путь: бегите вскоре Чрез горы, реки, степь и море; Стекитесь все в единый лик, Взнесите все до неба клик: «Господь велик!»

В сих, и еще некоторых, впрочем весьма немногих, удачно переведенных стихах и хорах заключаются красоты перевода; все остальное есть почти беспрерывное сцепление непростительных ошибок против вкуса, смысла, а чаще всего против языка, не говоря уже о требованиях поэзии и гармонии. Здесь прилагаем немногие образчики таинственного наречия г. переводчика. Например, Элиза в 1 явл. I действ. говорит следующее:

Оплакав ложну весть о смерти я твоей.

Но об вестях не плачут, а оплакивают кого-нибудь по вестям, ложным или справедливым, как случится. Например, если б сказали: «„Эсфирь“ дурно переведена», то мы сожалели бы о самой вещи, а отнюдь не о рассказах.

…Жила отчуждена от общества людей.

Вероятно, не зверей. Если сказано: от общества, то смысл полон, и потому не должно прибавлять людей; ибо одни человеки живут в обществе; звери бегают стадами, птицы

летают станицами и так далее. У нас говорится: общество людей ученых, самолюбивых и проч., но без прилагательного имени речение: общество людей никогда не употребляется.

…И слез твоих предмет седящим на престоле.

Не по-русски. Слезы не могут иметь предмета, но причина их существовать должна. Предмет относится только к понятиям отвлеченным, причина большею частию к действиям физическим, и потому говорят: предмет любви, но предмет слез – галлицизм.

В следующем стихе нет полного смысла:

С престола и одра казнил ее изгнаньем.

У Расина

La chassa de son frone, ainsi que de son!!!!!Ш, [3]

А в переводе выходит, что Артаксеркс в одно время с престола и с одра сам, казнил Астинь! – Чудно; но казнить изгнанием еще чуднее: казнями зовутся у нас мучения, пытки, самая смерть, но изгнание есть не более как снисходительное наказание.

Метафоры:

Красой обресть венец…

или:

На слабых сих руках их вольность основали, —

так хитро сплетены, что нам, слабым смертным, кажутся непонятными. Недаром пишут, что стихи – наречие богов! Однако ж это еще не все; выражение:

Трудила помощь рук, в искусстве ухищренных, —

высучено так тонко, что ни один французский жеманный остроумец не выдумал бы чего-либо тонее. Трудить помощь в искусстве ухищренных рук! неподражаемо! И мы еще говорим, будто у нас нет конфетных билетцев! [4]

…Цвет, расхищенный судьбой —

и не по-русски, и не с французского.

Как скромного стыда их полон взор и стан!

Стан, полный стыда! – Новое открытие в физиологии! Очень жаль, что качество сие не дошло до нас; оно было бы забавным феноменом; особенно, если б простерлось на вещи: тогда б многие листы краснелись, нося на себе нелепости!

Мои к земле пригнутся длани, Прильпнет язык к моей гортани, И потреблюся от живых.

Вот поэзия! Вот восторг! Правду сказать, что во всей строфе нет смыслу; но зато картины, зато благородные выражения! Недурно и это:

Сойди, как некогда сходил ты зрящу морю!

Легче написать такой стих, нежели понять его; как кажется, переводчик хотел сказать: отверстому морю, но зрящему! – непостижимо.