Эшелон
Шрифт:
– Чёрт подери, и чего это им приспичило? – возмущался я.
Очень скоро пытливый экспериментатор Слава установил причину столь необычного для здешних мест трудового энтузиазма.
– Они готовятся к большому событию – 70-летию ихнего первого секретаря Мжаванадзе. Церемониальный кортеж проедет по этой улице, поэтому она должна быть в полном порядке!
«Вот уж действительно – если не везёт, то не везёт», – подумал я, содрогаясь от лязга бульдозеров и тщетно пытаясь заснуть.
В такой обстановке я по-настоящему обрадовался, когда местный человек, мой давнишний почитатель Лулли Шаташвили, пригласил меня к себе домой на торжественный ужин. Вино было отменное, стол ломился
Трудящиеся Чаквинского района с колоссальным энтузиазмом что-то сделали по части чая;
Трудящиеся Чиатурского района перевыполнили что-то такое по линии марганца;
В Кобулетском районе чрезвычайно успешно вырастили какой-то фрукт с не совсем приличным названием;
Завтра Первому секретарю ЦК КП Грузии тов. Мжаванадзе исполнится 70 лет.
Пятую новость я уже не слушал.
– Лулли, что тут у вас происходит?
– Что происходит? Ничего не происходит, – безмятежно ответил хозяин.
– Ну, это вы бросьте – я знаю наши порядки! Если сообщение о юбилее такого человека идёт в четвёртую очередь, то случилось нечто необыкновенное.
– Да ну, бросьте, ничего не случилось, – легкомысленно и не мотивированно возражал Лулли.
Вернулся я в гостиницу поздно. Меня поразила непривычная тишина – проклятые бульдозеры впервые не работали! Вся техника была в живописном беспорядке разбросана на улице – и ни одного работяги! Я поделился своими наблюдениями со Славой, который в отличие от беспечного сибарита Лулли полностью оценил важность этих, казалось бы, пустяковых событий. Всё-таки он астрофизик высокого класса!
Однако приметы приметами, а интересно было получить точное подтверждение. И я его получил к концу следующего дня, когда в помещении Тбилисского университета состоялось заключительное заседание нашего совещания. Это заседание происходило в небольшой аудитории, своим амфитеатром напомнившей мне незабвенную Малую физическую аудиторию в моей Alma mater на Моховой. Совещание должен был подобающим образом закрыть великий мастер подобного рода мероприятий, здешний астроном № 1 Евгений Кириллович Харадзе, который тогда ещё не был президентом Грузинской Академии наук. Перед началом своей заключительной речи он подошёл ко мне – благо я сидел в первом ряду – и рассыпался в извинениях:
– Ах, Иосиф Самуилович, простите меня великодушно, что я не уделял вам должного внимания, но я так был занят. Так занят! Вот, например, вчера – до 3-х часов утра сидел в ЦК!
Вот оно в чём дело!
– У вас перемены, Евгений Кириллович?
– Да, – кратко ответил Харадзе.
– И как – большие перемены? – навязчиво спросил я вдогонку удаляющемуся от меня будущему президенту тутошней академии.
– О, да! – не глядя на меня, ответил тот.
Всё стало ясно.
Заключительное заседание закончилось очень быстро. Все встали и направились к выходу из аудитории (как это всегда бывает, единственному). По этой причине около входной двери образовалась некая толчея. Впрочем, участники встречи вели себя очень интеллигентно, вежливо пропуская друг друга вперед.
– Как вам понравился Тбилиси? – кто-то очень почтительно спросил сзади. Я узнал Манагадзе – сотрудника моего института, очень ловкого малого (он позже защитит свою докторскую диссертацию в родном Тбилиси).
– Видите ли, – издалека начал
– Ну а сейчас! Что сейчас? – с каким-то жадным любопытством спросил Манагадзе.
– Ваш Мжаванадзе – тю-тю! – медленно и как бы равнодушно процедил я.
В тот же миг Манагадзе исчез – его как ветром сдуло. Видать, смертельно перепугался. Я его увидел часа через два на традиционном грузинском банкете, посвящённом закрытию нашего совещания. Когда все отклеились от столов, пошли пляски. Странно, но лезгинку танцевали только французы – хозяева уныло подпирали стенки – интеллигенты, что тут говорить! А вот солиднейший президент Международного Космического Союза месье Денисс, мой старый коллега-радиоастроном, зажав в зубах столовый нож, отчебучивал просто немыслимые коленца.
Я уже давно приметил в толпе веселящихся участников совещания Манагадзе, который по сходящейся спирали кружился вокруг меня. Наконец он подошёл вплотную и прошептал:
– Неужели это правда?..
Я равнодушно пожал плечами:
– Можете не сомневаться!
Он по той же спирали стал от меня удаляться. Спустя некоторое время Манагадзе повторил свой маневр:
– Неужели вы не шутите?..
В третье своё прохождение по хорошо проторенной орбите он, уже освоившись со сногсшибательной новостью, спросил:
– А кого назначили вместо него?
Я, конечно, не имел об этом ни малейшего понятия. Тем не менее нагло ответил:
– Мне называли какую-то фамилию, но я не запомнил…
– Шеварднадзе? – радостно выдохнул мой московский сослуживец.
– Кажется, да, – соврал я, хотя до тех пор никогда не слыхал эту ныне известную фамилию.
– Очень хороший, очень умный человек!
– Вполне возможно, – закончил я наш необычный диалог.
Через несколько лет в ожидании вечно капризничающего лифта в своём родном Институте космических исследований я стоял рядом с Манагадзе. Про давешний эпизод в Тбилиси я уже успел забыть – мысли были устремлены на мой 7-й этаж, где меня уже ожидали представители некоей дружественной организации.
– Вы не собираетесь в Тбилиси? – очень вежливо спросил меня Манагадзе.
– Нет. Нечего мне там делать, – буркнул я.
– Жаль, жаль! Пора бы вам туда приехать.
Только на 7-м этаже я понял глубокий смысл сентенции моего грузинского коллеги…
Не приходится доказывать ту простую истину, что каждая область науки имеет своих специфических психов. Возьмём, к примеру, математику. Для этой древнейшей из наук характерным типом сумасшедших были и остаются так называемые «ферматисты». Эти несчастные всю жизнь маниакально пытаются доказать знаменитую теорему Ферма. Простота формулировки («…не существует таких трёх целых положительных чисел x, y, z, чтобы выполнялось равенство xn + yn = zn, если n > 2») толкает на безуспешные попытки доказательства этой теоремы даже лиц с более чем скромной математической подготовкой.