Эшенден, или Британский агент
Шрифт:
Закончив обедать, Эшенден вышел в холл и, увидев привязанного к ножке стола бультерьера, машинально опустил руку и потрепал мягкие уши собаки. Хозяйка гостиницы стояла на нижней ступеньке лестницы.
— Симпатичный, — сказал Эшенден. — Чей он?
— Герра Кейпора. Собаку зовут Фриц. Герр Кейпор уверяет, что родословная у нее длиннее, чем у английского короля.
Фриц потерся об ногу Эшендена и ткнулся носом ему в ладонь. Эшенден поднялся к себе в номер за шляпой, а спустившись, увидел, что Кейпор стоит у входа в гостиницу и о чем-то беседует с хозяйкой. По тому, как оба они при его появлении смутились и замолчали, Эшенден заключил, что Кейпор интересуется им. Проходя между ними, он краем глаза увидел, что Кейпор провожает его подозрительным взглядом. Теперь на открытом красном лице весельчака застыло испуганное и в то же время хитрое выражение.
Гуляя по городу, Эшенден вскоре обнаружил бар с открытой верандой, где можно было выпить кофе с рюмкой хорошего коньяка — награда за воздержанность, проявленную во время обеда. Он был рад, что наконец-то встретился лицом к лицу с Грантли Кейпором, о котором
Эшенден еще раз перебрал в голове известные ему факты. Грантли Кейпору было сорок два года, родился он, если верить паспорту, в Бирмингеме. Его супруга, на которой он был женат одиннадцать лет, по происхождению была немка. Все это, впрочем, было общеизвестно, о подробностях же его биографии знали лишь немногие. Согласно секретным данным, Кейпор начинал клерком в бирмингемской юридической конторе, однако в дальнейшем переключился на журналистику, одно время сотрудничал с каирской газетой, выходящей на английском языке, затем — с английской газетой в Шанхае; в этом городе при попытке приобрести деньги незаконным путем он был задержан, судим и посажен ненадолго в тюрьму. Выйдя на свободу, Кейпор в течение двух лет пропадал неизвестно где, а затем объявился в Марселе, в конторе по перевозке грузов. Оттуда, по-прежнему занимаясь делами этой фирмы, он отправился в Гамбург, где и женился, а из Гамбурга — в Лондон. В Лондоне он открыл собственное дело по экспортным торговым операциям, но спустя некоторое время разорился, был объявлен банкротом и вернулся в журналистику. Перед началом войны он вновь поступил в фирму по перевозке грузов и в августе 1914 года тихо жил со своей женой-немкой в Саутгемптоне, однако в начале следующего года довел до сведения руководства фирмы, что из-за национальности жены положение его сделалось совершенно непереносимым, и глава фирмы, не имея ничего против него лично и пойдя ему навстречу, удовлетворил его просьбу и перевел в Геную, где Кейпор прожил до тех пор, пока Италия не вступила в войну, после чего подал заявление об уходе и, имея на руках все необходимые документы, пересек границу и переехал в Швейцарию.
Все это выдавало человека неуживчивого, вряд ли порядочного, без образования и с сомнительным финансовым положением. Однако факты эти абсолютно никого не интересовали до тех пор, пока не выяснилось, что Кейпор (определенно с начала войны, а, возможно, и раньше) завербован немецкой разведкой, платившей ему сорок фунтов в месяц. Но даже и тогда, несмотря на опасность, которую он представлял, против него не было бы предпринято никаких шагов, ограничься он распространением сведений, поступавших к нему из Швейцарии. Особого вреда он при всем желании принести не мог; больше того, в принципе можно было бы попытаться использовать его в интересах союзников. Сам же Кейпор понятия не имел, что о нем что-то известно. Его письма (а переписку он вел обширную) проходили тщательную проверку; шифры, которыми он пользовался, были разгаданы, и в Англии рассчитывали рано или поздно выйти через него на шпионскую сеть, до сих пор еще не раскрытую. Но затем он совершил нечто такое, что привлекло к нему внимание Р. Знай Кейпор о последствиях, он никогда бы на это не отважился и сидел бы тихо — Р. был не из тех людей, которым можно было безнаказанно становиться поперек дороги. В Цюрихе Кейпор познакомился с молодым испанцем по имени Гомес, который незадолго до этого поступил на работу в британскую разведку, втесался, играя на патриотических чувствах, к нему в доверие, каким-то образом вызнал у него, что тот — английский агент. Возможно, Гомес, со свойственным всякому человеку стремлением выдать себя за крупную шишку, просто дурил ему голову, наговорил всяких несообразностей, однако, когда он поехал в Германию, за ним, получив информацию от Кейпора, установили слежку. И в один прекрасный день испанца задержали, причем в тот самый момент, когда он отправлял шифрованное письмо. Письмо расшифровали, а Гомеса отдали под суд, признали виновным в шпионаже и расстреляли. Мало того что разведка лишилась полезного и добросовестного агента; пришлось вдобавок менять простой и надежный шифр. Р. был недоволен, однако полковник был не тот человек, который, желая отомстить, отклонится от поставленной цели; ему пришло в голову, что, если Кейпор предал родину за деньги, есть шанс его перекупить — заплатить ему больше, чем платят немцы, и он точно так же предаст их, как предал своих соотечественников. Раз Кейпору удалось выдать немцам агента союзников, значит, сейчас он пользуется их доверием, рассуждал Р., а стало быть, если его перевербовать, польза от него будет, и немалая. Вместе с тем Р. совершенно не представлял себе, что Кейпор за человек, — жизнь в Швейцарии тот вел тихую, незаметную, в досье хранилась только одна его фотография — и та маленькая, паспортного формата. Исходя из всего этого, Эшендену было поручено познакомиться с Кейпором и выяснить, есть ли возможность его перевербовать; если Эшендену покажется, что это реально, ему следует, предварительно Кейпора прощупав, сделать ему некоторые конкретные предложения. Такое задание требовало такта и умения разбираться в людях. Если же Эшенден придет к выводу, что перекупить Кейпора нельзя, он должен установить за ним слежку и регулярно сообщать о его поведении. Информация, которую Эшенден получил от Густава, была хоть и непроверенной, но весьма ценной; по его сведениям, шеф германской разведки в Берне из-за пассивности Кейпора начинал проявлять признаки беспокойства, Кейпор требовал повышения жалованья, а майор фон П. возражал, что большое жалованье надо отработать. Были все основания полагать, что шеф германской разведки хочет перебросить Кейпора
«Как же, интересно знать, я могу уговорить его добровольно сунуть голову в петлю?» — полюбопытствовал Эшенден.
«В петлю? — усмехнулся Р. — Его ждет не петля, а пуля».
«Кейпор умен».
«Так будьте умнее, черт побери!»
После длительного размышления Эшенден решил, что не станет Кейпору навязываться, а подождет, пока тот захочет познакомиться с ним сам. Раз от Кейпора требуют результатов, знакомство с англичанином из Цензурного ведомства может его заинтересовать. На случай такого разговора у Эшендена была припасена информация, не имеющая для Германии и ее союзников абсолютно никакой ценности. С вымышленным именем и поддельным паспортом бояться, что Кейпор заподозрит в нем британского агента, не приходилось.
Ждать Эшендену долго не пришлось. На следующий день он сидел у входа в гостиницу с чашкой кофе и уже начинал дремать после плотного Mittagessen, [31] когда из столовой вышел Кейпор с женой. Миссис Кейпор пошла наверх, а Кейпор спустил собаку с поводка, и бультерьер, радостно урча, бросился к Эшендену.
— Ко мне, Фриц! — крикнул Кейпор и, обращаясь Эшендену, сказал: — Простите, но он не укусит.
— Конечно. Хороший пес, сразу видно.
31
Здесь: второго завтрака (нем.).
Кейпор остановился в дверях:
— Это бультерьер. На континенте их не часто встретишь. — Он окинул Эшендена оценивающим взглядом, затем подозвал служанку: — Один кофе, пожалуйста, фрейлейн. Вы только что приехали?
— Да, вчера.
— В самом деле? Почему ж я вчера вечером не видел вас в столовой? Надолго сюда?
— Пока не знаю. Я болел и приехал подлечиться.
Служанка принесла Кейпору кофе и, увидев, что тот разговаривает с Эшенденом, поставила чашку на его столик. Кейпор натянуто улыбнулся:
— Не хочу вам навязываться. Не знаю, с какой это стати она поставила кофе на ваш стол.
— Пустяки, присаживайтесь.
— Вы очень любезны. Я уже давно на континенте и вечно забываю, что мои соотечественники терпеть не могут, когда с ними заговаривают незнакомые люди. Кстати, вы англичанин или американец?
— Англичанин, — ответил Эшенден.
По природе он был человеком очень застенчивым и, не сумев справиться с этим неподобающим его возрасту недостатком, научился тем не менее использовать его в своих интересах. Вот и теперь запинающимся голосом, со стеснительной улыбкой он изложил Кейпору те факты своей биографии, которые накануне сообщил хозяйке гостиницы и которыми, он нисколько в этом не сомневался, она уже успела поделиться с Кейпором.
— В таком случае вы совершенно правильно сделали, что выбрали Люцерн. Лучшего места, чтобы восстановить здоровье, не придумаешь. Ведь это оазис мира в охваченной лихорадкой войны Европе. Когда живешь в Люцерне, то даже не верится, что где-то совсем рядом идет война. Поэтому я сюда и приехал. Я ведь по профессии журналист.
— Я сразу подумал, что вы, должно быть, пишете, — сказал Эшенден, не забыв изобразить на лице робкую улыбку.
Не в конторе же по перевозке грузов он научился выражениям типа «оазис мира в охваченной лихорадкой войны Европе»!
— Видите ли, у меня жена — немка, — с серьезным видом сказал Кейпор.
— В самом деле?
— Понимаете, я — истинный патриот, англичанин до мозга костей и убежден, глубоко убежден, что Британская империя играет первостепенную роль в прогрессе цивилизации, но, поскольку я женат на немке, не могу, естественно, не видеть и оборотную сторону медали. Мне не надо объяснять, что у немцев есть свои недостатки, но, откровенно говоря, я отказываюсь считать их дьяволами во плоти. В начале войны моей бедной жене пришлось в Англии очень несладко — и не по ее вине. Все вокруг считали ее шпионкой. Видели бы вы ее! Да она мухи не обидит, типичная Hausfrau, [32] для которой не существует ничего, кроме дома, мужа и нашего малыша Фрица! — Кейпор погладил собаку и захихикал. — Скажи, Фриц, ведь ты наш любимый малыш, правда? В результате я оказался в весьма щекотливом положении. Ведь я сотрудничал с несколькими очень солидными газетами, и мои редакторы были от моих родственных связей не в восторге. Короче говоря, я счел, что самым разумным в создавшейся ситуации будет подать заявление об уходе и пересидеть эту бойню в нейтральной стране. Знаете, мы с женой никогда не говорим о войне, причем, должен вам признаться, в основном из-за меня, а не из-за нее — она ведь гораздо терпимее, чем я, и готова смотреть на весь этот ужас моими глазами.
32
Домашняя хозяйка (нем.).
— Странно, — сказал Эшенден. — Обычно ведь женщины более нетерпимы, чем мужчины.
— Моя жена — необыкновенная женщина. Буду рад вас с ней познакомить. Кстати, вы ведь не знаете моего имени. Грантли Кейпор.
— Сомервилл, — представился Эшенден.
Потом он рассказал Кейпору о своей работе в Цензурном ведомстве и обратил внимание, что в глазах Кейпора мелькнул живой интерес, после чего как бы между прочим обмолвился, что ищет человека, который бы преподавал ему разговорный немецкий язык, а то он из-за отсутствия практики двух слов связать не может… И тут у него в мозгу неожиданно родилась великолепная мысль; он встретился с Кейпором глазами и понял, что и тот подумал о том же. Им обоим одновременно пришло в голову, что давать Эшендену уроки немецкого могла бы миссис Кейпор.