Эшворт
Шрифт:
Когда мистер Эшворт играл, дамы начинали постепенно окружать его, и говорят, что, по мере того как число слушательниц увеличивалось и ряды шелковых платьев все теснее смыкались вокруг музыканта, энергия, или, вернее сказать, безумство его игры, возрастало в той же пропорции. Иногда, как мне рассказывали, он оборачивался и при виде прекрасных лиц, развевающихся страусовых перьев, локонов и взглядов, неотрывно на него устремленных, приходил в сильное возбуждение и в экстазе склонялся над фортепиано, извлекая из него такие звуки, которые не скоро мог позабыть даже самый невосприимчивый слух. Разумеется, люди по-разному высказывались об этих его концертах. Некоторые считали их симптомом безумия, другие — проявлением гениальности. Сам он не слишком заботился о том, какое мнение возобладает в обществе. Он поддавался своему порыву, возможно, не сознавая, что его все возрастающее, все
Ее звали мисс Уортон. Она происходила из Йоркшира, была кроткой, приятной молодой особой, и, казалось, ее естество должно содрогаться в ужасе перед всем необузданным и необычным. И, однако, Александр Эшворт посчитал однажды, что именно так, необузданно и странно, можно вести себя в ее присутствии. Причиной сего фантастического действа была ссора, которую он затеял с мистером Артуром Макшейном, глуповатым, но добросердечным молодым ирландцем.
Несмотря на все слухи об Эшворте, и хорошие и дурные, он верно следовал за ним по пути и к славе, и к поношению. А действо состояло в том, что Эшворт набросился на мистера Макшейна с яростной бранью и оскорблениями, сопровождаемыми совершенно недопустимыми дикими прыжками и ужимками. Пара длиннейших в Англии ног выделывала такие трюки, что сделали бы честь дикому обитателю гор, но были совершенно неподобающи и просто неприличны для сына джентльмена. Мисс Уортон и еще одна молодая леди, остолбенев на месте, удивленно и с беспокойством наблюдали за этими антраша. Когда Эшворт окончил свои гимнастические упражнения, он повернулся к дамам с видом истинного достоинства, совершенно таким же, что играло на лице сэра Чарльза при виде мисс Байрон, [3] и мне кажется, что существует какая-то аналогия между подобными выходками и тем безумным фарсом, в который он превращал религию и который спустя многие годы разыгрывал в Йоркшире.
3
Мисс Гарриэт Байрон, героиня романа С. Ричардсона «История сэра Чарльза Грандисона».
Бурная лондонская жизнь Эшворта достигла высшей точки накала, когда смерть отца заставила его вернуться в Хэмпшир. Природные узы были уже подорваны, и, опасаюсь, никакие естественные чувства этой вечной разлукой затронуты не были. Сомнительно, чтобы хоть одна слеза упала на могилу жестокого и холодного человека, разве что ее пролила его вдова. Похоронив хозяина, все слуги были рады поскорее его забыть. Арендаторы и соседи, предав забвению старого землевладельца, с интересом воззрились на его молодого сына и наследника.
В первое же воскресенье после похорон он приехал в церковь вместе с матерью, и, когда вел ее по проходу к их скамье, его внешний вид, казалось, мог только укрепить надежды и ожидания, возможно, возникшие при виде Эшворта, но им не суждено было осуществиться. Он был в глубоком трауре, а черный цвет очень шел к светлым волосам и бледному лицу, выгодно подчеркивая стройность фигуры и высокий рост. Лицо Эшворта было серьезно, прекрасные черты не искажали ни гримаса, ни саркастическая усмешка. Напротив, они выражали глубокую, почти скорбную думу, а во взгляде читались смирение и преданность высшим помыслам. Многие тогда думали и говорили, что Эшворт, наверное, очень набожный человек, потому что никогда ранее им не приходилось наблюдать такого ангельского выражения лица, как у него, особенно во время проповеди и когда играл орган.
Однако и недельного знакомства с ним было достаточно, чтобы иллюзии рассеялись. Еще не успел остыть в семейном склепе отцовский прах, как молодой Эшворт, едва утвердившись в звании владельца Эшворт-Холла, уже пригласил из Лондона трех или четырех джентльменов, своих ближайших столичных приятелей, чьи имена я упоминаю только для того, чтобы описать их поведение. Ведь и сейчас еще живы многие из тех, особенно в Йоркшире, кому достаточно намекнуть, и они не преминут вспомнить достославные, то есть позорные поступки этих видных людей. Я имею в виду Тэдьюса Дэниелса, эсквайра, из «Замка Дэниелс»,
Еще до приезда всей честной компании мистер Эшворт позаботился удалить из Холла свою матушку. Она отправилась погостить на месяц-другой в Ирландию к родственникам. Очистив, таким образом, поле действия, он получил возможность установить в Холле без малейшего противодействия с чьей-либо стороны холостяцкий порядок, великолепно отвечавший вкусам и наклонностям гостей и хозяина. Однако моим читателям нет надобности опасаться, что я стану описывать оргии этих бурных недель. Я не могу описать то, чего никогда не видел. Однако и спустя сорок лет все еще живы воспоминания о безумных, необузданных и странных игрищах, которые еженощно происходили в коридорах и галереях Эшворт-Холла. Ошеломленные всем этим арендаторы вскоре поняли, чего можно ожидать от беспутного молодого лендлорда: ему не было никакого дела до их благополучия, и он совершенно не заботился о том, какого мнения они придерживаются на его счет. Казалось, все усилия Эшворта были направлены к чудовищной цели «неистового» прожигания жизни.
Прошло два месяца, его гости покинули Холл, и он уехал вместе с ними. Вскоре стало известно, что Эшворт и его друзья отправились на север страны, чтобы участвовать в Донкастерских скачках, на которых наезднику Кингу предстояло получить известность. Из Донкастера они помчались в столицу, и Кинг действительно снискал известность и был арестован за мошенничество весьма низкого пошиба. Спутники без особых сожалений бросили его в беде, ибо в их кругу было принято никогда не позволять несчастьям одного замедлять бег к желаемой цели остальных. Всю зиму друзья провели в столице, и только поздней весной Эшворт вернулся в Хэмпшир.
Ему предстояло пожать первый «урожай» своего бесшабашного образа жизни. Я говорю «первый», потому что, когда опять приходило время «посева», он снова рассыпал «зерна» беспутства столь же щедрой рукой. Однако на какое-то время он тогда утихомирился и женился, как я уже говорил, на девице Уортон, родом из графства Йоркшир. Можно предположить, что, когда Эшворт остановил на ней свой взгляд, в его натуре возобладали лучшие качества. Это была женщина, одаренная многими достоинствами: милосердием, здравым смыслом, мягкостью характера и приятной наружностью. Мне не хочется описывать ее внешность в превосходных степенях. Я не склонен называть ее красивой, прекрасной, обворожительной. Спокойные эпитеты более подходят к ее облику и поведению. Она была довольно бледна, черты лица имела мягкие и гармоничные, глаза карие, как у лани, а волосы светло-каштановые. Манера держаться и выражение лица — подобающие истинной леди, а голос нежный и мелодичный. И вот к этой-то даме Эшворт очень сильно привязался. Я не хочу сказать — как любовник, нет, но как муж. И никто теперь не мог обвинить его в грехе непостоянства, потому что чем дольше он с ней жил, тем более зависим казался от ее общества и присутствия. По-видимому, он нашел в ней воплощение мечтаний, свойственных молодым людям, о существе, которое приятно взгляду и созвучно душе и уму, одним словом, то, что многие ищут всю жизнь и никогда не находят.
Миссис Эшворт, несомненно, были присущи и недостатки, но такого свойства, что никогда не оскорбляли придирчивый вкус мужа. Она была утонченна, мила и умна. Со своим кротким характером она сумела создать ему безмятежную домашнюю обстановку, и теперь он не решался нарушить покой своих стен безбожными выходками, которые ранее потрясали своды Холла. Те, кто знали его в новой семейной жизни, едва могли поверить, что уже пять лет его быстроходный пиратский корабль дремлет в такой мирной гавани, но так оно было в действительности.
Некоторые из моих читателей никогда ранее не слышали о мистере Эшворте и, возможно, поэтому имеют самое поверхностное представление о его семейной жизни. Они решат, что жена мистера Эшворта была счастливой женщиной, живя с мужем, которого она любила всем сердцем и который был всегда нежен и, несомненно, ей верен. Часто, когда обстоятельства дела кажутся совершенно ясными, у нас создается впечатление, будто иначе и быть не может. Однако при ближайшем рассмотрении мы обнаруживаем, что совершенно ошибались и что, как это обычно случается, внешность обманчива.