Эскадрилья ведет бой
Шрифт:
— Виля, иди в Геленджик, вызови катер!..
— Так он уже идет — вижу! — отвечает Вильямсон.
Глянул вниз Закалюк — точно: катер белую дорожку по воде тянет. Спешит. А куда? Да что гадать! Тут же трассой указывает катерникам направление.
А бомбардировщик уже на воде покачивается. Истребители над ним по кругу ходят, за воздухом посматривают.
Проходит минута, две, три… Катер все ближе. Ребята в сторону берега поплыли. Бомбардировщик вскоре затонул.
Закалюк спохватился, глянул на бензиномер — и сразу в эфир:
— Виля,
Но до своего аэродрома, в Кореновскую, истребители не дотянули, сели в Поповической, дозаправились и полетели домойю Доложили командиру обо всем. Тот крепко пожал обоим руки: высшая это честь — товарищу помочь, особенно если он оказался в беде!
Несколько дней спустя в истребительный авиаполк приехал представитель от «бомберов», явился к командиру. Так, мол, и так: по всем данным выходит, что 20 апреля ваши ребята наш экипаж спасли. Прибыл вот за ними — в гости приглашаем, о боевом братстве побеседуем, о фронтовом товариществе поговорим.
Закалюка в полку не было — послали на недельку в Ессентуки здоровье поправить, отдохнуть. И в гости к морским авиаторам поехал один Александр Вильямсон. Принимали его, как говорится, по высшему разряду…
Много лет спустя, когда из Новороссийска велась телепередача о торжествах в связи с присвоением городу звания города-героя, на экране показали фотографию юнги-катерника, награжденного медалью за спасение экипажа подбитого врагом бомбардировщика.
Герой Советского Союза полковник запаса Александр Вильямсон тут же позвонил из Симферополя в Киев своему бывшему командиру Алексею Закалюку:
— Передачу смотрел? — был первый вопрос.
— Смотрел!
— Ну, что скажешь?
— Ты о юнге?
— Разумеется!
— Уверен: это «наш» был экипаж.
— И я точно так думаю!..
Впрочем о юнгах-героях в войну немало было легенд. Вот еще одна из них.
…Наши истребители вели трудный бой над Мысхако и оттягивались в сторону моря. В воздухе было много самолетов, и нелегко сразу уловить, где свой, а где чужой. Сходятся, крутятся, стреляют, горят, падают…
Упал в Цемесскую бухту и подбитый Як-1. Летчик повис на парашюте, спускается на воду, хотя почти и не питает надежд на спасение: до берега далеко — не доплыть. Вода холодная (апрель!) — долго на волне не продержишься.
И все же…
Перед приводнением заметил летчик, что от берега отошел торпедный катер: бурунный след за ним потянулся. Чей? Наш или вражеский?..
В общем, упал лейтенант Саша Ивашко на воду на траверсе Новороссийска, быстро подмял под себя парашют, сбросил шинель да сапоги, чтобы облегчиться. Но довольно скоро осознанно почувствовал, как с каждой секундой все труднее и труднее держаться ему «на плаву». Огнем горит вторично обожженное лицо, а тело судороги сводят.
Когда катер подошел, летчик уже совсем обессилел.
С катера багром зацепили парашют, подтянули его, а Саша мертвой хваткой держался за спасительный шелк.
Так и вытащили
Он не успел разглядеть своих спасителей, не успел и слова сказать им. Услышал только сильный треск и грохот. И в то же мгновение потерял сознание.
Очнулся только на берегу. Увидел, как с катера осторожно снимают на шинели еще несколько человек. А по пути в госпиталь узнал Ивашко от моряков: катер, который спешил ему на помощь, обстреляла вражеская артиллерия, а затем, когда летчика уже принимали на борт, налетела пара «мессеров» и проштурмовала суденышко.
«Мессершмитты» заметили катер с высоты, развернулись, снизились и пошли на него почти на бреющем. Сквозь неистовый гул моторов послышался треск, полетели деревянные щепы от рубки. Засверкали, заплясали на палубе разрывы. Над головой пронеслись одна за другой две ревущие тени.
Катер качнуло с борта на борт, развернуло. Послышались тревожные голоса. Запахло чем-то резким, удушающим. И стало на секунду тихо. Но тут взревели мощные двигатели, катер задрожал, рванулся с места и понесся, словно на крыльях.
Уже на берегу Саша узнал: это мальчишка моторист сам привел катер к причалу. Потому что больше некому было это сделать: мичман, командир катера и матрос были убиты, второй матрос был тяжело ранен…
Вот вам и юнга!..
У Саши Ивашко, боевого летчика, отчаянно смелого парня, выступили на глазах слезы. Что же получается: моряки его спасли, а сами погибли!..
— Ты что это, летун, приуныл? — хрипловатым баском спросил сопровождавший его матрос. — Не надо, браток: на войне всякое бывает!..
Пройдет немногим больше года. В жарком воздушном бою, сойдясь с четверкой «фоккеров» лоб в лоб, Саша Ивашко получит тяжелое ранение. Он мог покинуть самолет и спастись на парашюте. Но внизу был город — старинный город Берестечко, и поврежденный истребитель упал бы на его улицы, на крыши домов. А там — люди, там дети…
И летчик тянул, сколько мог, сколько было сил, отводя беду от людей. А поврежденный самолет шел все ниже, все ниже…
Только убедившись, что истребитель упадет в поле, израненный летчик позволил себе воспользоваться парашютом. Залитыми кровью глазами он видит, что ветер несет его на дома. Но сил что-либо предпринять уже нет.
Он упал на крышу двухэтажного дома. Потом сорвался вниз.
Еще удар. И сознание погасло…
…Благодарные жители поставили мужественному летчику памятник. Украинская киностудия сняла об отважном летчике документальный фильм, который нельзя смотреть без волнения.
И вдруг память выхватила из своих глубин где-то прочитанные строки:
Мы помним все:и шквальный ветер,и пламя, бьющее в лицо,и после боя — тихий вечер,и друга крепкое плечо…