Эскортница
Шрифт:
— Через три недели приедешь.
— Можно я приеду завтра? Поговорить. Хотя бы ненадолго. Мне нужно на тебя посмотреть, дотронуться. Я... не могу. Сильно скучаю. И одиночество... оно давит. Ты мне нужен.
Артём устало вздыхает. Я стараюсь быть сильной и не грузить его еще больше, но иногда не получается и выпаливаю, как есть.
— На меня тоже давит, Алин. Приезжай, я буду рад тебя увидеть.
— Спасибо.
Он глухо усмехается:
— Мне? Мотаешься за мной по тюрьмам и каторгам, еще и благодаришь.
Улыбка растягивает губы.
—
— Этих двух нам за глаза хватит. Каждый день я злюсь, малыш, что ты через это проходишь. Раз уж было суждено отсидеть, надо было успеть сделать это до встречи с тобой.
Я смеюсь:
— Кто бы тогда тебе письма писал и передачи собирал?
— Даже не представляю, почему тебе нравится это делать.
— Потому что любовь. За неимением прочего, для меня удовольствие — обдумывать, что положить тебе в посылку. Или что приготовить и как упаковать, чтобы довезти максимально свежим и угостить. Воображаю, как ты попробуешь и улыбнешься. Тебе будет приятно, а значит, и мне. Я... постоянно думаю о том, как облегчить тебе это все. И если получается, то я самая счастливая.
— У тебя получается.
Снова улыбаюсь.
— Я люблю тебя. Прости, что говорю так часто, я просто... — Дергаю кольцо на пальце. — Очень нуждаюсь в тебе. И, когда я говорю вслух, мне немного легче. Ты повторяешь, что я сильная, но я не сильная.
— Ты моя, — произносит Артём чуть тише. Потом добавляет: — О семье постарайся думать меньше. Они не обязаны принимать и одобрять твои решения. При этом ты не обязана выслушивать их претензии. Вообще никто не обязан слушать о чьих-то надеждах и разочарованиях. Если мы очень хотим, чтобы наше мнение приняли к сведению, надо, во-первых, вести себя адекватно. Во-вторых, подобрать правильные, корректные слова. Иногда это большой труд.
— Они моя семья.
— И что? Из-за этого им можно хер положить на этику и вежливость?
Вздыхаю.
— Все ты правильно говоришь, но осознать это сложно.
— Нужно было или оставаться в общине и быть удобной и хорошей, или идти своим путем, но при этом потерять одобрение.
— А можно и своим путем, и с одобрением?
— Некоторым везет и так.
Отец приехал ко мне через месяц после того разговора с Артёмом. Помню, что погода стояла замечательная, я шла, подставляя лицо теплому солнцу, щурилась.
Наверное, я просто не ожидала увидеть папу в Москве, на той самой улице, по которой каждый день хожу на работу. Поэтому и не заметила. Торопилась на обед, пролетела мимо и, лишь когда услышала знакомый голос — обернулась.
— Алина! Дочка! — позвал отец.
— Папа? Что ты здесь делаешь? — Я отступила на пару шагов назад. Испугалась страшно!
Думала, он прилетел ругать, но папа смотрел без зла. Напротив, с волнением и любопытством. Мы прошлись по парку, обсуждая погоду. Посидели у речки, неуверенно общаясь на нейтральные темы. После чего отец, наконец, произнес:
— Мы очень скучаем по тебе, Алинка.
Грусть
— И я скучаю. Мне жаль, что так вышло. Никогда не хотела подводить семью. Я собиралась поговорить, но мама не стала слушать.
— Она остыла. Приезжай к нам, все будут рады.
Я усмехнулась и покачала головой.
— Не смогу, пап. Поверь, за каждую ошибку, которую допустила, я заплатила сполна. И больше не буду просить прощения. Ни у кого. Я могла умереть, но теперь всё в прошлом. У меня есть достижения и заслуги. Любимый мужчина и планы на будущее. И я не стану терпеть осуждение и снисхождение.
— Я ведь не за этим приехал, Алин.
— Зачем тогда?
Папа вздохнул, потер глаза, которые слезились от солнца.
— Хотел посмотреть на тебя, дочка. Какой красавицей и умницей ты стала. — Его голос задрожал, и в моей груди екнуло. — Это ведь моя вина. Не уберег от беды, не появился вовремя, не спас тебя.
Я не ожидала. Смутилась, растерялась.
— Мне помог Артём.
— Должен был я.
Отец вдруг заплакал, а у меня колючие мурашки побежали по коже.
— Папа... ты чего? Всё нормально уже.
Мы говорили долго. Отец не признался наверняка, но по его фразам показалось, что это работа Артёма. Муж выждал, когда родители остынут, и позвонил сам. Объяснил свое видение, отличное от того, какое было у семьи.
Папа подвел итог:
— Я виноват, что потерял контакт с тобой. Выпустил. Доченька, это все моя вина. Всю жизнь я посвятил общине, родителям, твоей матери, детям. В какой-то момент просто... вдруг показалось, что я ни одного дня не жил для себя самого. Я боролся с демонами, но не справлялся. Хотелось, чтобы вы сидели дома. Чтобы не забивали мне голову своими проблемами. Хотелось побыть одному. И вот к чему это привело моего родного ребенка.
— Я с двенадцати лет знала, что ты изменял маме. И хотела уехать.
— Ты не должна была это знать. Никто не должен был, но особенно — ты.
— Пап, ты не рад, что мы у тебя родились? Думаешь, дети — это наказание?
— Нет, Алина, я так не думаю. И очень тебя люблю. И всех твоих братишек и сестренок тоже. За каждого бы, не раздумывая, отдал жизнь. Я никогда не пожалею ни об одном из вас. Просто так вышло, что к сорока годам дети стали единственным мостом между мной и мамой. Этого нельзя допускать, но мы... допустили. Я перестал черпать вдохновение дома. Стало все сложнее заботиться о других.
— Вы будете разводиться?
— Нет. Мы поговорили с мамой, у нас, к сожалению, не осталось теплых чувств, но мы продолжим помогать друг другу заботиться о детях. Вы у нас получились загляденье. Очень хорошие.
Я улыбаюсь.
— Ты не счастлив?
— Счастлив. По-своему. Единственное, я не могу больше жить с мыслью, что мы тебя оттолкнули. Приезжай в гости. Все будут рады.
— Даже мама?
— Ее вряд ли что-то изменит, но она все равно любит тебя. Просто выражает это по-своему. Будь к нам снисходительной. И, если сможешь, прости меня. Я старался. Правда старался быть хорошим отцом.