«Если», 2002 № 05
Шрифт:
Ночью я, словно наяву, увидел эти лица на потолке моей комнаты, да и в последующие ночи они часто мне снились.
— Неужели ты рассчитывал, что тебе сразу повезет? — спросил меня Хейно, когда мы тряслись в «лендровере» «Врачей без границ» по дороге в лагерь Дон-Дуль.
В Дон-Дуле мне, однако, повезло, если это можно так назвать. Тен несомненно побывала здесь два месяца назад, но в лагере она прожила всего восемь дней. В регистрационном журнале была запись о прибытии и убытии, но никаких сведений о том, куда ее могли отправить, я не обнаружил.
— Лагерей здесь тоже хватает, — «утешил» меня Хейно, основным качеством которого, как я успел заметить, был мрачный скептицизм. Сопровождать меня дальше он не мог, зато с его помощью мне удалось обзавестись документами, дававшими мне право путешествовать с колоннами «Красного креста». Такие поездки регулярно предпринимались вдоль северной
Само чаго я так и не увидел. Оно лежало где-то за линией горизонта на юге, однако я постоянно ощущал его близость — так люди, которым в череп вживлена металлическая пластинка, ощущают постоянное давление. Иногда вместо лиц беженцев, которые преследовали меня даже во сне, меня будил странный, не похожий ни на что запах — не сильный, но вполне различимый, слегка напоминающий фрукты, чуть мускусный, теплый, слегка эротичный. Это был запах чаго, который нес с собой южный ветер.
Так я путешествовал вдоль границы, ночуя то в палатке, то в кузове грузовика. Мой трехнедельный отпуск подходил к концу; пора было договариваться о возвращении в Самбуру и обратном перелете в Момбасу. Мне оставалось всего три дня, когда я попал в Элдорет, региональный центр ЮНЕКТА на озере Виктория.
Элдорет буквально бурлил. В отелях, магазинах, кафе было не протолкнуться, однако белые лица, американский акцент и европейское платье ясно указывали, что поселок этот еще принадлежит цивилизованному миру. Гостиница «Рифт Вэли», где я остановился, казалась раем после восемнадцати дней, проведенных в буквальном смысле на передовой. Я просидел целый час в бассейне, чувствуя себя на верху блаженства. Внезапно налетевшая гроза разогнала всех, кроме меня. Я продолжал сидеть по шею в воде, любуясь тем, как крупные дождевые капли, словно пули, буравят спокойную гладь вокруг меня.
На закате я отправился по лагерям. Они располагались к югу от поселка — с той стороны, где наступало чаго. Так гонят навстречу врагу ополченцев, давая регулярным войскам возможность перегруппироваться. Только на этот раз никакой армии не было — был только поселок белых, готовых эвакуироваться при малейших признаках опасности.
Для проформы я сверился с регистрационными записями, но никакой Тенделео Би не обнаружил. Тем не менее я отправился осматривать лагерь. Он ничем не отличался от тех, которые я уже видел, а ужасы на меня почти не действовали. Человек привыкает к виду чужих страданий, и другого выхода нет. Если ты остановился в большом отеле, где у тебя есть возможность купаться в бассейне и заказывать в номер нормальные обеды, ты просто вынужден смотреть на лица беженцев спокойно, не думая о том, какая грустная история может стоять за их скорбными, исполненными молчаливого горя взглядами. Самые несентиментальные, суровые, жесткие люди, каких я когда-либо знал, работают именно в разного рода фондах поддержки и благотворительных программах.
Я довольно спокойно шагал вдоль бесконечного ряда палаток, пока где-то на половине пути не вспомнил о той игрушке, которую дал мне Жан-Поль. Я вытащил ее из кармана. Небольшой экран светился зеленым. На нем было только два слова: «Обнаружен сигнал».
Я чуть не выронил пеленгатор.
Мне казалось — сердце вот-вот остановится. Ощущение было такое, будто кто-то всадил мне пулю между глаз. Я перестал дышать. Казалось, земля заколебалась под ногами, и все окружающее как-то опасно накренилось. Пальцы дрожали так сильно, что мне долго не удавалось перевести пеленгатор в другой режим. Кое-как справившись с ознобом, я побежал вдоль ряда палаток, пристально вглядываясь в меняющиеся цифры на экране. Они показывали, в скольких метрах к северо-востоку от меня находится источник сигналов. Цифры увеличивались, и я сообразил, что бегу не в ту сторону. Развернувшись, я нырнул в просвет между палатками и помчался на восток. Цифры на экране начали уменьшаться, потом остановились и снова принялись расти. Перелет. Я снова повернул назад. Кажется, сюда. Да, точно, сюда. Изо всех сил напрягая зрение, я всматривался в сгущающиеся сумерки. В конце очередного ряда палаток несколько человек беседовали друг с другом при свете желтой керосиновой лампы. Я снова побежал, продолжая одним глазом коситься на экранчик прибора. Я спотыкался о растяжки палаток, опрокидывал ведра, расшвыривал
Почувствовав мое присутствие, молодая женщина обернулась. Желтый свет керосиновой лампы упал на ее лицо.
— Тен… — с трудом проговорил я.
Ее лицо отразило пятьдесят, нет — сто чувств одновременно! В следующую секунду Тен бросилась ко мне, и я, выронив пеленгатор, подхватил ее на руки и прижал к себе.
Не думаю, чтобы кто-то сумел выразить словами то, что я чувствовал в эти минуты.
Так вновь пересеклись наши жизни, и моя история близится к завершению.
Я верю, что человеческие чувства способны каким-то образом влиять на время и пространство. Только так я могу объяснить тот факт, что еще до того, как обернуться, я догадалась — это Шан пришел за мной. Я знала — он искал меня и наконец нашел. Казалось бы, в этом ничего особенного нет, но для меня все было иначе. Ведь ради меня Шан совершил невозможное. Когда я увидела его там, в лагере, я испытала самое сильное в жизни потрясение. Мне даже казалось, что мир, который до сих пор только и делал, что пытался навязать мне свои, совершенно неприемлемые для меня правила и законы, внезапно сказал: «Нет, я готов изменить правила игры ради тебя, Тенделео, так будет справедливо». Как бы там ни было, Шан совершил невозможное. Он сумел изменить то, во что я верила и знала; он был со мной, и этим все сказано.
Бывает, от слишком большой радости люди плачут, а от горя — смеются.
Шан отвез меня в отель. Пока в вестибюле он ждал свой ключ-карточку, персонал пристально меня разглядывал. Все они знали, кто я такая, но никто не посмел сказать ни слова. Даже белые, сидевшие в баре, оборачивались и глазели на меня. Им тоже было известно, что означает одежда вишневого цвета.
Потом мы с Шаном поднялись к нему в номер, заказали пива и сели на балконе. В тот вечер была гроза — здесь, в горах, по ночам часто случались грозы, но эта бушевала среди отрогов Нанди к западу от Элдорета. Молнии вспыхивали в просветах между тучами, а при каждом раскате грома пивные бутылки на шатком железном столике между нами тихонечко звякали. Я рассказала Шану, где я была все это время, что делала, как жила. Это была долгая история, и к тому времени, когда я закончила, небо очистилось, и на востоке занялась заря нового дня. Когда-то мы с Шаном часто беседовали так, рассказывая друг другу о себе.
Он не задал мне ни одного вопроса, пока я не закончила, хотя по глазам я видела, что вопросов у него очень, очень много.
— Да, наверное, это действительно похоже на старые подземные рельсовые дороги, которые прокладывали рабы, — ответила я на один из них.
— Никак не пойму, почему людям не дают свободно ходить туда и обратно, — пожал плечами Шан.
— Потому что они нас боятся. Я имею в виду ООН, а особенно — развитые страны… С помощью чаго мы можем создать общество, которое не будет нуждаться в их подачках. Мы являемся живым вызовом всем их идеалам. Там мы как будто снова возвращаемся к колыбели человечества, когда не существовало ни философии, ни религии, ни законов. Чтобы приобрести что-то, достаточно на это просто взглянуть. Или, вернее, вообразить… Вспомни сказки — разве не к этому исстари стремились люди? Что ж, теперь они сбылись. Я читала, изучала политику, философию и многое другое. Все это есть там… — Я махнула рукой в сторону горизонта. — Ты можешь вообразить банки данных, хранилища информации размером с самый большой небоскреб? Я могу, потому что видела их собственными глазами. И там содержатся данные, касающиеся не только нашей истории. Каждый может узнать все о других народах, о других расах разумных существ. И не только узнать — можно отправиться к ним, стать ими, жить их жизнью, видеть, познавать окружающее при помощи их органов чувств. Мы не первые, Шан. Мы только звено в длинной-предлинной цепочке, и история на нас не заканчивается. Но это не мешает нам владеть всем миром. Мы сможем контролировать, изменять физическую реальность, приспосабливать ее к своим нуждам так же легко, как компьютер обрабатывает информацию.