«Если», 2003 № 08
Шрифт:
Так получилось у Нинхаргу.
Будто особенной смолой прилепили белого мамонта к ползущей черепахе. Даже сточенным сбоку бивнем давил несчастной в затылок. А она будто и не сердилась. Это страшным показалось Людям льда.
Они отступили.
Только Энат не поверил: «Не даст ему черепаха».
Вождь в общем держался широких взглядов, но не поверил.
Зато черепаха, запутавшаяся под ногами охотников, заволновалась.
Она жила насыщенной тихими событиями жизнью и никаких ужасных потрясений не хотела. И связываться с белым
Подумав, Энат сказал: «Теперь холгут убьет Людей льда. Создал землю для первого человека, а теперь всех убьет. Первого человека любил, а трибу не любит. Считает оборванцами».
На всякий случай уточнил: «Это холгут?»
«Это он», — счастливо ответил Нинхаргу.
«Кто научил такому?»
«Сам сделал. У кого учиться?»
После Нинхаргу такой вопрос уже никто никогда не мог повторить, потому что всем потом было у кого учиться.
А у кого учиться Нинхаргу? Он сам придумывал все.
«От чего умер Нинхаргу? — интересовались после его смерти многие. — Надеемся, ничего страшного?»
«Совсем ничего, — мрачно отвечал вождь Энат и взвешивал на ладони каменный топор, запятнанный кровью первого художника. — Совсем страшного ничего. Все, как обычно. Первый человек Эббу был — умер. Охотник Кухиа был — умер. Хишур с большой ступней был — умер. Теперь Нинхаргу умер. Все, как обычно. Только белый мамонт Шэли всегда есть».
Злобно пнул попавшую под ноги черепаху: «Если мамонт умрет — мы будем?»
«Сердитый!»
Иаллу был.
Субшарту был.
Старый Тшепсут был.
Шли дожди, сменялись морозами.
«…опять серебряные змеи через сугробы поползли…»
К костру выползала старая зябнущая черепаха.
Панцирь побит, зацвел седыми лишайниками, но различалось изображение человеческой ладони. Никто не помнил, кто втер охру в процарапанные на костяном щите линии, но старую не трогали.
Охотник Хурри вернулся.
У него было волосатое лицо и грубые прищуренные глаза под густыми бровями.
С утра его гонял шерстистый носорог. Потом белый мамонт. Этот никак не хотел научиться глядеть на людей, как на существа высшего порядка. Из-под белесых ресниц всяко глядел, но как на оборванцев. Хурри с трудом убежал от шерстистого носорога, потом от холгута. Даже упал, испачкался. А тут опять выскочил носорог, хотел растоптать, но учуял запах испачканного.
Стоял, млел.
Теперь Хурри сердился.
Ему требовалось немного уверенности.
Он вонзил крепкое копье в сырую глину перед траченными молью оленьими шкурами, отгораживавшими особое ответвление пещеры, в котором диковала красивая девушка.
«Ты пришел?» — спросил отец девушки.
«Я пришел», — ответил Хурри.
«Что видел?»
«Много видел».
«Что слышал?»
«Много слышал».
«Зачем пришел здесь?»
«У тебя дочь. Хочу
«Возьми, — согласился старик. — Но она быстро бегает. Много молодых охотников хотели взять, состязались в беге, ни один не догнал».
Напомнил, помолчав: «И ты не догнал».
«Теперь догоню».
Отец покачал головой и позвал дочь.
Мохнатая девушка сползла с каменной, забросанной шкурами лежанки, накинула на себя шкуру, тоже удивилась: «Ты пришел?»
«Я пришел».
«Что видел?»
«Много видел».
«Что слышал?»
«Много слышал».
«Зачем пришел здесь?»
«Хочу победить тебя в беге».
У девушки были длинные тяжелые косы.
Они доходили ей до лодыжек и почти мели по земле, если бы при беге не летели горизонтально, так быстро бегала. Сейчас переоделась в мягкую беговую одежду, надела тонкие штаны, тонкую куртку.
Отец напомнил: «Зря бежите. Никто еще не догнал. И Хурри не догонит. Бегал много».
Хурри рассердился: «Догоню!»
«…вся жизнь моя была залогом свиданья вечного с тобой…»
Легкая девушка сразу опередила соперника.
Она первая пересекла высокий известняковый холм, лежащий на пути, и обернулась, почти не приминая летящими ногами траву. Она немножко жалела сильного косолапого Хурри, похожего на пещерного медведя. Ей нравились его волосатые руки. Ей нравилось, как движутся его мощные кривые ноги. Много бегал от носорога. От белого мамонта много бегал. Но не догонит, жалела девушка. Пусть Хурри бежал споро, все равно не сможет догнать. Даже подумала, что если не догонит, то, может, когда-нибудь станет товарищем по жене того, который когда-нибудь догонит.
От этой мысли стало сладко.
Будет приходить к ней в спальный полог и морщить густые брови.
Если его хорошо кормить, он будет просить добавки. Это тоже хорошо, подумала она.
А Хурри ускорил бег.
Теперь пальцы его ног упирались в ее пятки, и девушка тоже ускорила бег.
Она бежала теперь так быстро, что красная кисточка на косе вытянулась в воздухе, как трость. Белый мамонт Шэли издалека услышал жаркое человеческое дыхание, теплый дух пещеры, вырвавшийся на волю, дух желания и спешки, и недовольно затрубил за холмом.
Девушка испугалась.
Тогда Хурри вскинул вверх свой беговой посох и завертел им в воздухе, как оленный бык трясет рогами во время гона. И грубо схватил девушку за волосы.
«… без этих маленьких ужимок…»
Конечно, девушка могла превратиться в утку и улететь, но она не захотела и, закусив губу, как испуганная олениха, вернулась домой.
Здесь обнюхались.
Потом девушка сказала отцу: «В эту ночь не выйду к общему костру».
Потом постлала поверх старых новые мягкие оленьи шкуры и другим голосом сказала охотнику Хурри: «Ложись». Прикрыла его легким одеялом из совсем новых пыжиков, сняла одежду и легла рядом.