«Если», 2003 № 08

Ипатова Наталия Борисовна

Куда более редкое и любопытное явление — стихи от первого лица, то есть автора — в тексте или приложении. В этом — стремление упрочить личный авторский контакт с читателем, передать нечто, невыразимое в прозе. Эффект, однако, достигается далеко не всегда, ибо, во-первых, перегруженность стихами иногда дает обратный эффект, замедляя и затрудняя чтение; во-вторых, часть читателей, привыкших к «голому» тексту, встречает такие изыски настороженно; и наконец, третье и главное — не все стихи получаются удачными.

На мой взгляд, увеличение числа поэтических текстов внутри фантастических произведений свидетельствует (кроме уже указанного) о большем

внимании к тексту, росту профессионализма у части авторов; некоторой тенденции к литературному эстетству у иной их части и, уверен, активности представительниц прекрасного пола, любящих «красивое».

А вот изваять бы фантастическую поэму… Слабо?

Николай СВЕТЛЕВ (писатель-фантаст, Болгария):

Чтобы ответить на этот вопрос, придется вернуться к ранней истории человечества. Просто потому, что в ряду предтечей литературной фантастики стоят «Ветхий завет», эпос о Гильгамеше, Махабхарата и Рамаяна, Коран… В них мы обнаруживаем разнообразие фантастических существ и божеств, встречаем удивительные изобретения и становимся свидетелями немыслимых баталий.

Почему я вспомнил об эдакой «старине»? Да потому, что исполнены первые образцы фантастической словесности в стихах. Не отсюда ли берет свое начало сентенция, что фантастика — ближайшая родственница поэзии? Подлинная поэзия неведомых древних авторов вот уже несколько тысячелетий оказывает свое незримое влияние на фантастов современных.

Еще первопроходцы современной фантастики активно использовали поэтические цитаты в своих произведениях, что опять же не случайно: фантасты во все времена были неравнодушны к поэзии, а многие из них и сами прекрасные поэты. Хрестоматийные примеры: Эдгар По в американской литературе, Вадим Шефнер — в российской, Александр Геров — в болгарской.

Да, поэзию фантасты любят и щедро используют ее в своем творчестве. И все-таки мне кажется, что стихи не несут какой-то особой смысловой нагрузки в фантастическом тексте, они сами и есть первозданная фантастика. И получается фантастика внутри фантастики. Удивительный и прекрасный симбиоз.

Мы еще со школьной скамьи знаем, что только на пять процентов сознательно используем потенциал нашего мозга. А что же с остальными 95 процентами? Мусор, балласт? Говорят, в этих закутках скрывается подсознание и осуществляются всякие странные эксперименты.

Я человек верующий, поэтому убежден: не подсознание там прячется, а душа человеческая, его бессмертный дух! Им принадлежат эти 95 процентов «акций» нашего мозга. И этот дух взывает, стремится вырваться на свободу. Но в нынешний мракобесный век единственной тропой к свободе духа оказывается поэзия, идущая из самой бездны человеческой природы.

Вот и ответ на вопрос: почему сегодня фантасты столь активно обращаются к стихам. Фантастам, как и поэтам, дан божественный дар ОЩУЩАТЬ тайну бытия, видеть скрытую от большинства правду — то, что таится в нас.

ЛЬВЫ ГАЯ КЕЯ

Гай Гэвриел КЕЙ. «ЛЬВЫ АЛЬ-РАССАНА». «ЭКСМО»

Роман Гая Кея вышел в серии «Меч и магия». Вкусно прописанный средневековый антураж, который обволакивает читателя с первых же страниц, просто взывает к магам, драконам и прочей атрибутике классической фэнтези.

Но драконов не будет. Магов, впрочем, тоже. Зато мечей хватит с избытком…

Герои «Львов Аль-Рассана» живут в мире, очень похожем на Землю. На полуострове Эсперанья расположились Аль-Рассан, Вальедо,

Картада, Рагоза и другие великие и малые города; изнеженная восточная культура, коварные эмиры, отважные рыцари, религиозная королева Инес… Знатоку истории или просто любителю исторических романов первых десяти страниц хватит, чтобы догадаться — речь идет о временах Реконкисты. О временах, когда на Пиренейском полуострове отвоевывались земли, захваченные маврами, когда объединенные силы Кастилии, Арагона и Наварры одержали решающую победу над войском Алмохадов, о временах, которые породили героический эпос о Сиде…

Но есть одна важная деталь. В этом мире — две луны. Поэтому история пошла немного иначе, и не возникли так называемые авраамические религии — иудаизм, христианство, мусульманство. Тем не менее битвы во имя своих богов ведутся так же ожесточенно, а история человечества ничуть не стала лучше или хуже — все те же грязь и кровь, жестокость и предательство, но вместе с тем верность и честь, любовь и сострадание…

Эпоха перемен для жителей Эспераньи обернулась проклятием. Рушатся традиционные структуры, носители культуры и знаний становятся первой жертвой смуты, проблемы решаются ударом кинжала или стрелой.

Можно ли роман Кея отнести к направлению, известному как «альтернативная история»? Вряд ли. Здесь нет развилки, после которой события пошли иным путем. Это просто некий параллельный мир, другая Земля, похожая и непохожая одновременно. Прием настолько отработанный в фантастике, что даже не рассматривается как прием, а всего лишь как знак, поданный читателю. Но обычно в таких произведениях различимость миров весьма существенна, что продемонстрировали в своих классических произведениях Андерсон, Шоу, Ол-дисс и многие другие… Фантастический элемент в романе минимален, он сводится, как уже говорилось, лишь ко второй луне. Взаимоотношения персонажей также вполне обычны для человечества на всем протяжении его истории.

К такому экзотическому направлению, как «альтернативная география», роман тоже вряд ли можно отнести. Судя по антуражу, все, на первый взгляд, как у нас. Однако, с точки зрения «твердой» НФ, наличие двух лун могло настолько серьезно повлиять на приливы-отливы, что в итоге эволюция пошла бы другим путем. Впрочем, для Кея это несущественно. Случись у него три, а то и четыре луны — вряд ли персонажи изменили бы своей натуре.

Сюжетная линия оплетает трех героев романа: поэта-убийцу Аммара ибн Хайрана, капитана армии короля Рамиро Родриго Бельмонте и целительницу Джеанну бет Исхак. Поединки и битвы, многоходовые интриги и заговоры, измена и доблесть — вот декорации, на фоне которых в лучших традициях героического эпоса рок ведет своих героев к неожиданному финалу.

Аммар, Джеанна и Родриго, как и полагается в классической трагедии, разрываются между долгом и чувством. Их диалоги, в отличие от таких образцов классицизма, как пьесы Корнеля или Расина, лишены избыточного пафоса и назидательной занудности.

Тем не менее «классицизм» — термин наиболее уместный, как мне кажется, для определения стиля работ Гая Гэвриела Кея в целом и «Львов Аль-Рассана» в частности.

Более того, рискну предположить, что большого писателя, а Кей, безусловно, один из выдающихся фантастов нашего времени, рано или поздно тянет на первозданную простоту слова, не замутненного наносами сиюминутных изысков литературной моды. Нечто подобное наблюдается и в музыке — у талантливых мастеров рока время от времени возникает искус обработать классическую симфонию…