«Если», 2009 № 04
Шрифт:
— Карл говорит, что я сам должен принимать решения, — огрызается Родерик.
— Видишь ли, у меня двадцать лет опыта работы дайвером, и я знаю, что только любители позволяют себе следить за погружением исключительно по приборам.
Он морщится, но прижимает ладонь к панели управления. Раздается жужжание — все иллюминаторы медленно становятся видимыми.
Обычно, когда сидишь внутри скипа с прозрачными иллюминаторами, ощущение такое, словно ты оказался в куске черного стекла, летящего через открытый космос. Но сейчас кажется, будто мы врезались
Карл уже добрался до середины линя. Микк спешит догнать его.
Я проверяю показания частоты их пульса и сердцебиения. Все в пределах нормы. Но Карл движется чересчур быстро. На него непохоже…
Я касаюсь панели связи.
— Ты что-то видишь?
— Что можно видеть между скипом и дверью, Босс? — с усмешкой спрашивает Карл, словно ожидал этого вопроса. — Расслабься.
Я снимаю палец с панели. Родерик злобно пялится на меня, но по лицу видно: он смирился и знает, что пока Карла нет, командовать этим скипом буду я.
Карл останавливается перед дверью и дергает за линь, проверяя, как он держит. Похоже, все в порядке. Микк присоединяется к нему через минуту. Он подобрал под себя ноги, но если вытянет, они коснутся пола.
Терпеть не могу эту часть погружения Микка: его роль — ждать, пока всю работу выполняет Карл. Впервые с тех пор, как Карл изменил планы, я счастлива находиться в скипе. По крайней мере, здесь хоть ходить можно.
Карл проводит рукой в перчатке по косяку двери. Камера на его левом запястье включается и показывает то, что мы видели при наружном осмотре: сплошные выбоины на краях двери. И виноваты не время и не падающие обломки, а люди, пытающиеся вломиться в Комнату. Но в этом месте металл сильно сглажен, словно сотни рук в перчатках проводили по нему в прошлом.
— Чудесно, не правда ли? — спрашивает мать сквозь лобовую панель. Она слегка поворачивает ко мне голову, и я смутно вижу очертания ее головы внутри шлема. За ее спиной что-то жужжит.
На моем лбу собираются капли пота. Черт бы побрал Карла, он прав! Пойди я сегодня одна, заблудилась бы в собственном сознании. В собственных воспоминаниях.
Я трясу головой, словно стараясь освободиться от прошлого, и сажусь в кресло второго пилота.
Карл проверяет, не изменилось ли что-то со времени последнего осмотра. Потом рука в перчатке скользит к защелке.
У меня перехватывает дыхание. Когда дверь открывается, индикаторы на его костюме вспыхивают. Он оборачивается, снова машет нам рукой и входит внутрь.
Какое-то мгновение я вижу его силуэт на фоне тьмы в комнате. Затем он делает еще шаг и исчезает. Сквозь прозрачные иллюминаторы скипа уже ничего не видно.
Мониторы показывают, что его сердцебиение слегка участилось. Дыхание тоже частое, но не настолько, чтобы потребовать немедленного
— Боже! — говорит он. — Здесь так чудесно!
— А внутри еще прекраснее, — продолжает мать, и ее голос звучит, словно откуда-то издалека. Отблески цветных огней переливаются на ее костюме, и кажется, словно на нем пляшут радуги.
— Жаль, что ты этого не видишь! — восклицает Карл.
Камеры выключились. Мы не получаем никакого изображения. И слышимость очень слабая.
— Мне это не нравится, — бормочет Родерик, когда приборы отказывают один за другим.
Я знала, что так будет. Может, в моем сознании или подсознании сохранилось воспоминание о том, каким тихим вдруг стал голос матери. Но я знала.
Я предупреждала Карла, но он сказал, что подготовлен.
Мне вдруг становится холодно. Я сижу в кресле второго пилота, обхватив себя руками, и изнемогаю от страха.
Отец уверял, что прибор сработает.
Но что если он откажет, как отказали камеры?
Райя говорит, что десятки людей входили и выходили из Комнаты. Она предъявляла мне доказательства.
Руки Родерика летают над клавиатурой в безуспешной попытке восстановить показания. Я смотрю на экран портативного компьютера. Изображение хоть и нечеткое, но все еще есть, и это немного успокаивает. На экране — полосы, среди которых движется нечто, напоминающее человеческий силуэт.
Карл идет вперед.
Но я не собираюсь уверять Родерика, что все обойдется. И вместо этого смотрю в иллюминатор. На Микка.
Он держит поводок, второй конец которого привязан к ремню Карла. И ждет, как ему было приказано. Хороший исполнитель, ничего не скажешь. Даже не смотрит на дверь. Следует каждому пункту приказа.
Статическое напряжение, треск — и музыка. Голос? Трудно сказать. Родерик все еще пытается наладить работу приборов, а я смотрю в иллюминатор на дверь.
И вижу сплошную тьму.
Карл, возможно, видит огни. Слышит гармонию голосов. Прислушивается к нестройному хору. Надеюсь, прибор защитит его.
Я еще крепче сжимаю руки. Живот сводит. Мне нехорошо.
Я едва сдерживаюсь, чтобы не проклясть Карла, который оказался настолько прав в отношении моих реакций. Но я суеверна. И не могу проклинать его. Не сейчас.
Не сейчас, пока мы ждем, когда он выйдет из этой Комнаты.
Мы ждем час. Полтора. Два.
Через два часа десять минут Микк спрашивает:
— Ну что, вытаскивать его?
Он ни разу не вышел на связь. У нас нет никаких показаний. Карл из тех дайверов, которые не потратят секунды зря. Он славится своей пунктуальностью.
— На сколько у него хватит кислорода без подзарядки? — спрашиваю я Родерика.
— На пять, может, шесть часов, если он еще дышит. Карл посчитал, что больший запас ему не понадобится. Тем более скип так близко.