Если бы меня спросили
Шрифт:
— Вадим, клянусь, я не забыла. Я запомнила другое число и думала запуск через неделю.
— Неважно, — отмахнулся он.
— Конечно, важно! И как прошло? Как продажи?
Он снова махнул рукой.
— Нормально. Успешно.
— Господи, какой ты молодец! Поздравляю! — обняла его Ирка. — Я очень рада.
— Спасибо! — кивнул он ей, как чужой. — Да, можешь позвать свою подругу.
— Какую их них? — улыбнулась Ирка, надеясь, что он улыбнётся в ответ.
— Любую. Всех. Чем больше народа, тем лучше. Хочу праздник, — широко развёл он руки, определяя масштабы празднования, но так и не улыбнулся.
—
Ирка уже дошла до ворот, когда Вадим её догнал.
— Провожу.
— Да вроде не скользко, — усмехнулась она. — И даже ещё не темно.
Он ничего не ответил. Просто пошёл рядом.
— Ты расстроился, что я пропустила запуск твоей игры? — рискнула она спросить.
— Нет. Дату три раза меняли, не удивительно, что ты не запомнила конечную. Да и в принципе не такое уж это и великое событие. Это не первая моя игра, хотя и выстраданная, и бесконечно мне дорогая. Спасибо, что меня вдохновляла. И вдохновляешь до сих пор.
— Тогда я не понимаю…— развела она руками.
— Ну раз ты не понимаешь, я тем более не могу с этим ничего поделать. Я всё тебе объяснил, Ир, но ты усердно делаешь вид, что это ничего не значит.
— Объяснил? — остановилась Ирка.
— Не заставляй меня повторять. Это делает мне больно, — остановился и Воскресенский, но вид у него был такой, словно он просто ждёт, когда она уже пойдёт дальше.
— Но это правда ничего не значит, потому что ничего этого не было. Я ничего не сделала, что могло бы тебя так расстроить.
— Ты снялась голой.
— Это не голая, это ню — жанр изобразительного искусства. Искусство, понимаешь? Красота и эстетика обнажённого человеческого тела. А мужик — фотограф. Он снимал не только меня. На мне он, можно сказать, тренировался, набивал руку. Можешь зайти на его страницу — там и мужчины, и старухи. Это красиво. Ему сейчас бешеные деньги за это платят, персональные выставки проводят. Если его жена не против, что он снимает людей обнажёнными, то тебе и точно не о чем беспокоиться. На моих фотографиях даже грудь не видно, я везде со спины.
— Мне всё равно, как к этому относится его жена. Чтобы выставлять своё тело напоказ, надо иметь определённые черты характера.
— Только одну — смелость, — усмехнулась Ирка. — И мне её не хватило. Поэтому я запретила показывать мои фотографии. Они есть только у меня. Вернее, были. Как они попали в сеть, я понятия не имею. Многие художники рисовали своих жён и подруг. Большинство.
— Потому что натурщицы стоили дорого.
— Не думаю, что Рафаэль, Рубенс или Леонардо да Винчи не могли себе их позволить, но у всех есть обнажёнка. Художники, скульпторы — все его ценили, а уж фотографы и подавно.
— Мы говорим не о них, и не об искусстве, а о тебе.
— Да, я не монашка.
— Вот именно об этом я и говорю, — вздохнул Вадим.
— Мы словно ходим по замкнутому кругу, — пошла Ирка. И он пошёл рядом. — Ты упрекаешь меня в том, что я не такая, как тебе хочется. Обвиняешь в том, чего я не делала. Я объясняю, что ты не прав, но ты меня не слышишь.
— Да, я всегда неправ, — обречённо кивнул он. —
— Ты видишь, что хочешь видеть или что решил видеть. То, чего нет.
— Хорошо, — кивнул он, снова соглашаясь. И это было хуже всего — ему было всё равно.
Или Ирке так казалось, что всё равно.
— Красиво получилось, — сказал Воскресенский и показал на веранду, когда Ирка открыла калитку.
— Очень красиво. Спасибо тебе!
На застеклённой, покрытой тёмным лаком террасе приветливо горели фонари. Её мечта сбылась. Он её исполнил. Хотя ходили они по-прежнему через гараж: веранда стала настолько красивой, что её жалко было топтать.
— Не за что. Мне это ничего не стоило, — вяло отмахнулся Вадим. — И ты уже благодарила.
Его холодность разбивала ей сердце. Его равнодушие ранило так больно, что хотелось выть. Но Ирка ничего не могла с этим сделать. Как растопить лёд, сковавший его сердце, она не знала.
— Зайдёшь? — пригласила она.
— Как-нибудь в другой раз, — ответил он.
— Ты встретил другую? Я тебе надоела? Ты меня разлюбил? — шагнула к нему Ирка.
— И хотел бы, но нет, — подтянул он её к себе. Ткнулся губами в волосы. Вдохнул запах. — Я никогда тебя не разлюблю. Я не знаю, что с этим делать, но знаю, что буду любить тебя до последнего вздоха, — прошептал он.
Опустил руки и пошёл прочь…
«Откройте колпачок. Поместите под струю... или в ёмкость… Подождите», — читала Ирка инструкцию к тесту на беременность.
— Ну, господи благослови! — выдохнула она, стараясь соблюсти все указания.
Положила использованный тест на стиральную машинку. Засекла время и закрыла глаза.
65
65
— Высокая, стройная, длинноногая, с копной каштановых волос. Вот как тебя описала бы я, — по громкой связи ответила Ирке Аврора. — А ещё добавила: гордая, сильная. Непокорная. Безумие, тайна, огонь, а не женщина. Манящий, живой огонь. А не вот это всё, что понаписали на том сраном сайте знакомств под твоей фотографией. И уверена, Воскресенский со мной согласится.
— Аврора Андреевна, стыдитесь. Сраный — вообще не из вашего лексикона.
— Ну так выбесили! — решительно возразила Рорка. — И думаю, не только меня.
— Угу, Воскресенский злится, — вздохнула Ирка, — да и про копну это ты погорячилась, — потянулась она с унитаза, где сидела на закрытой крышке, чтобы увидеть себя в зеркало. Шмыгнула носом. Вытерла слёзы. — Я её вчера состригла.
— Зачем?!
— Ну вот, сходила в парикмахерскую на свою голову. Хотела сегодня хорошо выглядеть на вечеринке. Будут все его друзья, знакомые, для Вадима это знаковое событие, что бы он ни говорил — успешный старт его игры. Он три года над ней работал. Да и стрижка вроде ничего выглядит, — поправила она модно, рвано обрезанные концы волос. — Если бы на душе не было так скверно.