Если бы не ты
Шрифт:
– Хотя я бы на твоем месте повременил, волнений ей и без того на сегодня хватит.
– Ген, мне не нужна история ее жизни, твое видение ситуации или осуждение, только имя! Как его звали?
– я не могу отступить. И Гена сдается.
– Федор.
– А фамилия?
– Ксюш, да какая разница! Не лезь ты в эти дебри и матери не напоминай. У нее только сдвиги в состоянии наметились, ни к чему прошлое ворошить и ее беспокоить, - Генин взгляд в зеркало заднего вида на меня многозначительней любых слов. Разговор окончен. Спорить бесполезно.
Через десять
– Выходи , Ксюш. Или передумала?
– Гена стоит рядом с открытой дверцей и ждет,когда я вылезу из салона.
– Нет, не передумала. Просто волнуюсь, - не могу себя пересилить и выйти. - Дай мне минуту.
Гена отходит от автомобиля, а я смотрю по сторонам. Как же давно я здесь не была. С тех пор, кажется, прошла целая жизнь, а здесь ничего не изменилось. В голову лезут воспоминания из детства, связанные с этим домом. Почему я всегда считала себя здесь ненужной, несчастной, одинокой? Неужели моя жизнь в этом доме была настолько плохой? Нет! Однозначно нет! Я просто хотела так думать. Запомнила самое плохое, а хорошее забыла. А того, хорошего, было много! И любви было много, и заботы! И смеялась я в этом доме чаще, чем грустила! Глупая, какая же глупая я была! Не ценила, не замечала, не любила! Эгоистка! Сейчас я бы многое отдала, чтобы было все как раньше. Вот только поздно. Или еще нет?
Отчим встречает нас на крыльце. Он нас ждал. На автомате пожимает руку Гене и смотрит на меня. Долго. В упор. А я на него. Он не изменился почти. Такой же подтянутый, красивый мужчина. Одетый с иголочки, гладко выбритый и подстриженный. Сколько ему уже? 48? 50? Он не выглядит на свои года. Тот же Гена уже поседел, а у Максима Петровича ни одного седого волоска, ни морщин, только если немного вокруг глаз. Эти глаза! Взгляд все такой же пронизывающий, серый, ледяной. Я отвыкла от него. Раньше он вселял в меня страх. Но не сейчас. Сейчас я вижу кроме всего прочего в его глазах отблески радости, волнения и усталости.
– Ну, здравствуй, Ксюша! Наконец-то встретились, - Максим Петрович делает шаг навстречу и , не дожидаясь моего ответа, сжимает меня в крепких объятиях.
– Рад тебя снова видеть дома.
– Здравствуйте.
Отчим разжимает объятия , но не отпускает меня, держит за плечи на расстоянии вытянутой руки. Осматривает меня внимательно с ног до головы. Мне неловко, но я вижу, что ему это необходимо , а потому терплю.
– Выросла! Как же ты выросла. А самое обидное, что мы с матерью это пропустили. Пойдемте в дом. Катя уже заждалась.
Гена шагает вперед, я хочу пойти за ним, но отчим меня останавливает. Подходит ближе и негромко, так чтобы Гена не слышал, говорит:
– Я перед тобой, Ксюша, виноват, знаю. Но после того, как повидаешь мать, зайди ко мне. Есть разговор. Это важно.
В ответ я лишь киваю головой и спешу за Геной. Сейчас я хочу к маме!
В огромной гостиной
Отчим подходит к ней, что-то ласково шепчет на ухо и поворачивает коляску к нам. А я... Я забываю дышать. Мама! Моя мама! Так близко! Я все еще не верю, что могу подойти и обнять. Что могу прямо сейчас за все попросить прощение и сказать, что люблю ее больше всех на свете. Обида, которая жила во мне все эти годы давно испарилась. Сейчас мне безумно стыдно за нее. Стыдно, что пока я тешила свое самолюбие, маме было плохо, очень плохо. Я была так далеко, когда должна была быть рядом.
Чувствую, что из глаз одна за другой стекают слезы. Но это слезы радости, я не стыжусь их! Не видя ничего вокруг, я иду к маме. Она смотрит на меня так, как умеет только она: нежно, с любовью, с радостью. В ее глазах тоже слезы, а на лице подобие улыбки. Она тоже скучала!
– Мама, мамочка!- я падаю на колени перед креслом и начинаю ее обнимать. Глажу ее по лицу, по волосам, целую в лоб, щеки, руки. Она здесь, она рядом, она со мной! Зарываюсь лицом к ее сердцу и постоянно говорю, говорю, говорю. Я шепчу ей все, что накопилось . О своей любви, тоске, вине. А она смотрит на меня, не отрываясь, и плачет.
Я не могу на нее наглядеться, не могу отвести глаз. Чувствую, что она напряглась, что хочет сказать что-то, но получается пока плохо. И лишь по губам удается разобрать ее слова: " Прости".
Сколько мы так с ней сидим? Не знаю. В какой-то момент замечаю, что в гостиной мы одни. Отчим и Гена ушли. Сумасшедшее волнение от первой встречи спадает и мы начинаем спокойный, на сколько это возможно, диалог.
У мамы получается немного шевелить руками. Движения пока нескоординированные, но она старается затронуть меня. Это так приятно! Ощущать ее тепло, запах, любовь - для меня жизненно необходимо в этот момент. Она пытается произносить простые слова. Да, не всегда у нее получается четко и понятно, но это дело времени. Мы справимся!
Я рассказываю ей обо все на свете. О Лондоне, о бабушке, о Гене, об учебе, о своей работе. И очень хочу узнать все о ней. Как прошли эти годы без меня? Почему раньше не разрешала мне видеть ее? Почему я так долго ничего не знала? Понимаю, что она все равно не ответит, а потому не омрачаю нашу встречу этими темами.
Голос отчима прерывает наше общение.
– Ксюша, пойдем обедать? Маме нужно на процедуры. Обещаю вы еще увидитесь.
Максим Петрович берет коляску и увозит маму в сторону гостевых комнат. Гена говорил, что там из нескольких пустых комнат отчим сделал для мамы личный реабилитационный кабинет и специально оборудованную спальню и ванную, чтобы маме было комфортно и уютно. Конечно, он постоянно возит ее в больницы на процедуры и обследования. Но что-то получается делать дома и я ему безмерно благодарна за это!