Если бы Пушкин…
Шрифт:
4
Можно взять, например, роман Каверина «Два капитана» и сопоставить его с Шекспировским «Гамлетом». И тотчас же обнаружится «поразительное сходство и тесная связь» этих двух, казалось бы, столь разных произведений:
...
Саня намеревается найти пропавшую экспедицию и доказать свою правоту Эти обещания он дает себе, Кате и даже Николаю Антоновичу: «Я найду экспедицию, я не верю, что она исчезла бесследно, и тогда посмотрим, кто из нас прав». Лейтмотивом через роман проходит клятва: «Бороться и искать, найти и не сдаваться!» Эта
Чем дальше, тем больше находится в романе коллизий, эпизодов, реплик персонажей, а главное – ключевых слов , указывающих на «поразительное сходство и тесную связь» «Двух капитанов» с «Гамлетом»:
...
Клавдий, напуганный и обозленный разоблачениями, отправляет Гамлета в Британию с письмом, где был приказ, «что тотчас по прочтении, без задержки, не посмотрев, наточен ли топор, мне прочь снесли бы голову», как об этом Гамлет потом рассказывает Горацио.
В романе Саня, организуя экспедицию для поисков капитана Татаринова, узнает от Нины Капитоновны, что Николай Антонович и Ромашка «П и с ь м о пишут… Донос поди». И она оказывается права. Вскоре появляется статья, которая действительно содержит настоящий донос и клевету на Саню… Если учесть, что дело происходит в роковые 30-е годы (Каверин писал эти эпизоды в 1936–1839 годы), то действенность доноса-статьи могла быть не меньшей, чем предательское, обрекающее Гамлета на казнь письмо Клавдия британскому королю. Но, подобно Гамлету, Саня своими энергичными действиями избегает этой опасности» [29] .
Следующим ключевым словом оказывается слово «подлец». В «Гамлете» принц несколько раз аттестует так короля Клавдия. В «Двух капитанах» Саня постоянно называет подлецом своего врага Ромашова, «Ромашку»:
...
Лексика, которую использует В. Каверин для характеристики Ромашова, основана на ключевом слове «подлец». Еще на школьном уроке Саня на пари дает Ромашке резать его палец. «Режь, – говорю я Ромашке. И этот подлец хладнокровно режет мне палец перочинным ножом». Далее: Ромашка «рылся в моем сундучке. Эта новая подлость меня поразила»; «Я скажу, что Ромашка – подлец и что только подлец станет перед ним извиняться». Если в романе эти выражения «рассыпаны» по тексту, то в переводе М. Лозинского они собраны «в букет» в монологе, где Гамлет, захлебываясь от гнева, говорит о короле: «Подлец. Улыбчивый подлец, подлец проклятый! – Мои таблички, – надо записать, что можно жить с улыбкой и с улыбкой быть подлецом». В заключительной сцене выяснения отношений Саня говорит Ромашову: «Подписывай, подлец!» – и дает ему подписать «показание М.В. Ромашова», в котором говорится: «Подло обманув руководство Главсевмопути и так далее… «О царственная подлость!» – восклицает Гамлет, потрясенный предательским письмом Клавдия [30] .
Вот, пожалуй, самая замечательная из «интертекстуальных» находок автора этого замечательного исследования:
...
Сане удалось найти фотопленки экспедиции, пролежавшие в земле около 30 лет, и проявить некоторые кадры, которые казались навсегда утраченными. И вот Саня демонстрирует их на своем докладе в Географическом обществе…
«Свет погас, и на экране появился высокий человек в меховой шапке… Он как будто еошел в этот зал – сильная бесстрашная душа…
Все
В цитате из «Двух капитанов» автор выделяет слова: «вошел», «душа» и «появился». Два последних в его представлении, как видно, корреспондируют с появлением в «Гамлете» Призрака, поскольку Призрак тоже – душа, и он тоже появляется. Но особенно умиляют тут выделенные автором глаголы: «вошел» (в первом случае) и «входит» (во втором). Комичность этой аналогии в том, что ремарку, подобную той, которую он приводит из «Гамлета», можно найти в любой пьесе любого драматурга. В каждой пьесе, какую ни возьми, кто-нибудь из персонажей непременно входит. Когда Алексею Николаевичу Арбузову как-то сказали, что современный театр резко отличается от старого, и пьесы нынче принято записывать не так, как это делалось по старинке, а в совершенно иной, повествовательной форме, он ответил:
– Что бы они там ни вытворяли, я все равно буду писать: «Тихон {входя )…»
Чем там у них, современных драматургов, дело кончится, кто в конце концов победит в этом споре, – не знаю. Может быть, со временем и в самом деле утвердится новая форма записи драматургического произведения. Но старик Шекспир уж точно во всех своих пьесах писал именно так, как полагалось по той древней традиции, от которой ни при какой погоде не собирался отказываться Алексей Николаевич Арбузов.
...
В заключение, – завершает свою статью о каверинских «Двух капитанах» В. Смиренский, – вернемся к вопросу, насколько осознанным было использование Кавериным шекспировского сюжета? Подобный вопрос задавал М. Бахтин, доказывая жанровую близость романов Ф.М. Достоевского и античной маниппеи. И отвечал на него решительно: «Конечно, нет!» […].
В случае с романом В. Каверина мы склонны все же отнести все отмеченные выше интертекстуальные совпадения (в особенности лексические совпадения с переводом «Гамлета» М. Лозинского) на счет «субъективной памяти» писателя. Тем более что, вероятно, он оставил для внимательного читателя некий «ключ» для расшифровки этой загадки [32] .
Не только М. Бахтин, но и Р. Барт (один из классиков постструктурализма и «отцов» самого понятия интертекстуальности) на вопрос о том, следует ли заниматься поисками источников того или иного художественного текста, решительно отвечал: «Конечно, нет!» Утверждая, что «всякий текст есть интертекст по отношению к другому тексту», он считал нужным особо подчеркнуть:
...
…но эту интертекстуальность не следует понимать так, что у текста есть какое-то происхождение; всякие поиски «источников» и «влияний» соответствуют мифу о филиации произведения, текст же образуется из анонимных, неуловимых и вместе с тем уже читанных цитат – цитат без кавычек [33] .
Но так уж всегда бывает, что адепты какого-либо учения обгоняют его основоположников, идут все дальше, дальше и дальше по пути, открытому и намеченному учителями. («В таком случае, я не марксист», – говорил Маркс, знакомясь с сочинениями некоторых своих последователей).
Неистовые ревнители постструктурализма, труды которых заполнили практически все пространство современного «антидогматического» (как называет его М. Гаспаров) литературоведения, как мы уже выяснили, исходят из убеждения, что любой художественный текст представляет собой некий шифр, ребус, шараду, и главная – практически единственная – цель исследователя состоит в том, чтобы найти к этому шифру ключ :