Если бы я была королевой… Дневник
Шрифт:
Тело мое в целом очень красиво, я прекрасно сложена, и стан так изогнут, что люди думают, я ношу турнюр, хотя я ничего совершенно не ношу такого, никогда.
Ступни ног и кисти рук у меня с классической точки зрения нехороши; я никогда не холила рук, содержу их в чистоте, и не больше, а на ступнях нет мозолей и прочих мерзостей, от которых страдает столько людей. <…>
Это такое несчастье; я имею дерзость каждый вечер просить Бога сохранить меня от этого.
Забыла сказать про цвет лица; я вся бело-розовая, кожа тонкая, на висках даже просвечивают вены, и по обеим сторонам рта, особенно
Что за фантазия – себя описывать? <…> Следует добавить, что у меня очень красивая походка. <…>
Суббота, 31 октября 1874 года
<…>
По дороге мы с тетей увидели две прекрасные вазы саксонского фарфора.
– Давай купим, – говорю я.
– А деньги?
– Поедем в Монако и выиграем.
Сказано – сделано, около пяти мы были на вокзале, а через полчаса в казино. По дороге я жалела, что поехала. <…>
Я села рядом с тетей, и она за меня ставила. Я играла на то, что выигрывала, так что много сорвать не могла. И все-таки добыла 55 франков, не рискнув ни одним су.
<…>
Четверг, 19 ноября 1874 года
<…> В конечном счете я ненавижу Ниццу, фу, мерзкий город, мерзкие люди!
И все же видел бы кто-нибудь, как горько я вчера плакала, пока не заснула! И было с чего. <…>
Может быть, кто-нибудь надо мной посмеется и скажет, что все эти горести просто смешны… Жалкие люди! Пускай бы испытали, что я испытываю, вот тогда бы они мне поверили. Нет, никому, никому из тех, у кого есть самолюбие, я не пожелаю очутиться на нашем месте, потому что Бог, которому ведомо, какая это страшная пытка и какое непрестанное унижение, наказал бы меня за это.
А почему это так, Господи! Только проклятая тяжба, и ничего больше, но это же не преступление. Почему все стараются нас избегать?
Сегодня мы проходили по набережной Массена, и… <…> навстречу нам шли две выскочки – мама часто встречала их у г-жи Ховард, ну вот она и посмотрела на них, улыбнулась и хотела поздороваться, но эти чудовища смотрели прямо перед собой и отвернулись, а мама, опасаясь меня расстроить, сделала вид, будто и не собиралась здороваться, и насильно продолжала улыбаться жалкой улыбкой, притворяясь, что рассматривает лавки. <…>
Пятница, 27 ноября 1874 года
<…>
Вечером неприятная сцена. Явилась Анна, любовница Жоржа, и закатила здесь скандал уж не знаю по какому гнусному поводу, и говорила такие дерзости, что тетя послала за мамой, а мама получила свою долю и сбежала. А потом я выложила Анне все начистоту, не стесняясь в выражениях.
<…>
Хочется лечь и никого не видеть, убежать, даже умереть.
<…>
Несчастная я, надо мной тяготеет проклятие. <…>
Жалкая, проклятая, отверженная еще до того, как выросла, униженная еще до того, как у меня появилось самолюбие. <…>
Среда, 2 декабря 1874
<…> Как сказал маме не знаю уж кто, поведение ее сына таково, что на этих днях префект пришлет ей на этот счет официальное предостережение.
Она рассказала об этом за обедом, потом разрыдалась, я не плакала, но чувствовала такую ярость и такой стыд, что вся побледнела.
1875
Пятница, 1 января 1875 года
Новый год! Боже, храни меня в наступающем году и благодарю Тебя за все благодеяния в уходящем.
<…>
Вторник, 12 января 1875 года
После небольшой сцены уезжаю в Париж.
Хотелось бы мне обойтись без этих сцен, но, если не поскандалю, ничего не могу добиться.
<…>
Четверг, 8 июля 1875 года
<…> В мире ничего не пропадает. <…> Если перестаешь кого-нибудь любить, свою привязанность тут же безотчетно переносишь на другого.
А если не любишь никого, то сама себя обманываешь. Если не человека полюбишь, так собаку, столик какой-нибудь, и так же сильно, просто любовь примет другую форму.
Когда любишь только одного, любишь гораздо больше, чем когда любишь нескольких. Это и понятно: каждому достается только часть привязанности. <…> И знаю, если я полюблю – буду любить безраздельно. Так, чтобы весь мир исчез.
Если бы я любила, то хотела бы, чтобы меня любили так же, как буду любить я: я не потерпела бы ни слова поперек.
Но такой любви не бывает. Значит, я никогда не полюблю, потому что никто не полюбит меня так, как я умею любить. <…>
Среда, 14 июля 1875 года
Дом такой пустой, мне так скучно! Одно утешение – видеть Одиффре [26] , и, пока я его не вижу, мне ужасно грустно.
Вчера говорили о латыни, о лицее, об экзаменах. Мне яростно захотелось учиться; когда придет Брюне, я не заставлю его дожидаться, а разузнаю у него об экзаменах. Пускай подготовит меня, чтобы через год я была в состоянии сдать испытания на степень бакалавра наук. Поговорю с ним об этом. <…>
26
Эмиль д'Одиффре (род. 1850) – знакомый М. Б. по Ницце, предмет ее увлечения, светский молодой человек.
Латынью я занимаюсь с февраля нынешнего года, а сейчас июль. За пять месяцев я, по словам Брюне, прошла то, что в лицее проходят за три года. Чудеса!
Никогда себе не прощу, что потеряла прошлый год, это ужасное горе, никогда не забуду!..
Четверг, 15 июля 1875 года
<…> А Одиффре? Он мне снится чуть не каждую ночь. Вчера всю ночь смотрел на меня влюбленным взглядом, и я проснулась под обаянием этого красивого лица и глаз, которые во сне, казалось, так меня любили.