Если луна принесет мне удачу

Кампаниле Акилле

– Внимание, господа! – сказал старик. – Я не продам ее вам и за пятьдесят чентезимо, и за двадцать пять, и за двадцать, и за десять. Я не продам ее вам даже за один сольдо, и не отдам ее даром, потому что, господа, эта ручка моя, и я оставлю ее себе!

Он хлестнул лошадей, и карета рванула галопом, под веселый звон бубенцов и свист возмущенной толпы.

* * *

Свадебный кортеж прошел лишь несколько шагов по дороге вдоль моря, когда Громила Джеппи, наблюдавший за ним издали, налетел, как коршун, схватил Гверрандо за воротник и закричал:

– Сейчас

вам от меня не удрать!

– Да кто вы такой? – зашумел жених. – Я вас не знаю.

– А-а! – проревел бандит. – Так вы меня теперь не знаете? А ведь я вас защитил.

– Как? – воскликнул дон Танкреди. – Та самая вызывающая вчерашняя парочка?…

– Вот этот самый хлыщ с одной дамой! – сказал Джеппи. – И не желает платить.

– О негодяй! – закричал дон Танкреди.

– Мерзавец! – сказал Баттиста.

– Черт возьми, – сказал ему Гверрандо, – как вы узнали?

Дон Танкреди был вне себя, насколько это ему позволяли его малые размеры.

– И это накануне свадьбы, – повторял он, – накануне свадьбы.

Цвет лица Гверрандо сделался землистым. Кортеж застыл на месте.

– Идите! – кричали те, кто стоял сзади и не понимал, в чем причина внезапной остановки. Гости выглядывали из карет.

– Что случилось? – спрашивали они.

– Вперед! – кричал кто-то.

– Одну минутку, – сказал Филиппо, свидетель жениха, – тут надо выяснить один вопрос чрезвычайной важности.

Он сделал знак всем замолчать и повернулся к Гверрандо.

– Ты любовник моей жены! – закричал он.

Гверрандо не стушевался.

– Но я, – сказал он, – думал, что ты это знаешь.

– О негодяй! – заверещал Филиппо.

– Рассудим здраво, – сказал Гверрандо. – Иногда я видел, что ты знаешь все и молчишь; другие разы я был готов поклясться, что ты ничего не подозреваешь. Но потом я думал: «Не может быть, чтобы он ничего не знал; как он может объяснить мою привязанность к их дому, симпатию своей жены ко мне, мои бесконечные сидения? Или он думает, что я хожу ради него?» А потом думал так: «Не может быть, чтобы он знал; для чего ему терпеть такое положение?» Иногда мне казалось, что я вижу ироничную усмешку на твоем лице, и тогда я говорил себе: «Да он циник, которому все известно и на все наплевать; более того, я ему оказываю услугу». И тогда мне самому почти хотелось быть циником и насмешливо подмигивать, чтобы дать тебе понять: я прекрасно вижу, что тебе все известно. А иной раз мне казалось, что ты смотришь на меня враждебно, и тогда я думал: «Наверное, он что-то подозревает, но полной уверенности у него нет». И под твоим испытующим взглядом я был готов провалиться. В таких сомнениях я провел много тоскливых часов.

– Но ведь я, – простонал Филиппо, – не знал!

Это была правда. Дело в том, что почти всегда муж ничего даже отдаленно не подозревает. Он думает, что любовник приходит к нему, а жена его радушно встречает, потому что он друг мужа. Вокруг мужа все знают всё: друзья, знакомые, родственники, коллеги, прислуга. Говорят открыто, когда мужа нет, хотя все уверены, что муж все знает. Но муж – единственный человек, который не знает ничего, он как слепец, и в разговорах

об этом деле, раздающихся вокруг него, он выступает невольным героем всеобщих сплетен.

– От тебя я такого никогда не ожидал! – воскликнул Филиппо.

– Если бы я знал, что ты это так воспримешь…

Филиппо сделал знак замолчать. Обхватив голову руками, он заплакал, как молочный теленок. У Гверрандо болезненно сжималось сердце, он охотно утешил бы друга, если бы не был самой неподходящей для этого персоной. Ибо он был искренне привязан к Филиппо. Он так ему и сказал. Муж его любовницы посмотрел на него сквозь слезы.

– Все кончено, все кончено! – простонал он.

Да. Это было самое печальное: все было кончено также и между двумя мужчинами. И насколько же ценнее была дружба Филиппо, чем любовь коварной Сусанны! А теперь все было кончено: игры в карты по вечерам, задушевные беседы мужчин, которые так понимали друг друга, ужины вместе, шутки, поездки. Гверрандо выразил искреннее сострадание Филиппо и свое сожаление, что их дружбе пришел конец.

– Ты сам этого захотел! – сказал Филиппо, продолжая плакать. – Теперь уже ничего не поправить.

– Почему? – сказал Гверрандо. – Это же зависит только от нас.

Филиппо ответил ему испепеляющим взглядом.

– А ты не думаешь, – ответил он, – что все меня засмеют? Нельзя, нельзя.

И снова заплакал.

– Давай встречаться тайком, – сказал Гверрандо, – будем назначать свидания в уединенных местах, о которых никто не знает. У меня есть квартирка.

– Замолчи! – сказал старик.

– Нет, Филиппо, – нежно сказал Гверрандо, – ты должен понять меня и мое искреннее желание загладить вину. – В утешение он сказал: – Я подозреваю, что эта женщина изменила и мне.

Филиппо издал стон: из сострадания к преданному другу? От страдания, услышав новость о новой измене своей жены?

Это осталось неизвестным.

Он сказал только:

– Я выгоню ее из дому.

– Спасибо, – пробормотал Гверрандо.

– Более того, – продолжал Филиппо, – я ее убью.

– Да нет, – сказал Гверрандо, – зачем убивать?

– Ладно, – сказал старик, – убивать не буду.

Он немного успокоился.

– А сейчас, – сказал он, – я должен признаться тебе кое в чем, что тебя посмешит. Когда я тебе сказал: «Ты любовник моей жены»…

– Ну и?

– Я пошутил.

– Дурацкие шутки! – закричал Гверрандо. – Видишь? Видишь, что бывает, когда так шутят? В следующий раз шути осторожней!

Он робко посмотрел на друга.

– Тогда, – сказал он, – если ты прогонишь жену, могу я и дальше приходить к тебе домой? Мы сможем продолжать наши вечерние игры?

Филиппо был весь в сомнениях. Но соблазн велик. Вдруг он решился. Он протянул руку Гверрандо.

– Ладно, – пробормотал он вполголоса, – но при одном условии.

– Послушаем.

– Чтобы никто об этом не знал.

– Никто ничего и никогда не узнает, – прошептал Гверрандо, – клянусь. Мы сделаем так, что никто не будет знать.

– Смотри не опозорь меня, – сказал старик, – тут речь идет о моей чести. Я требую величайшей секретности.

– Филиппо, – торжественно сказал Гверрандо, – я же джентльмен.