Если любишь

Чебаевский Николай Николаевич

Вот что заставило Алку застыть на месте. Но никто этого не заметил. Директор был занят осмотром установки, Шура нарочно старалась не смотреть на Алку, а шофер, навалившись на баранку, клевал носом.

Недолго, впрочем, стояла так Алка. Через мгновение она опять преобразилась; на лице мелькнуло злорадное выражение, а потом явилась напускная озабоченность. С этим озабоченным видом Алка подняла ногу, будто рассматривая, не подломился ли у туфли каблук. А рука в это время мгновенно выдернула шило из стойки и — раз, раз, раз! — проткнула в нескольких местах,

расковыряла шланг… Потом Алка, все так же стоя на одной ноге, пощупала носок туфли, поморщилась: дескать, давит нестерпимо. И, прихрамывая, отошла к «газику».

Вскоре приехала Ланя. Сидела она на этот раз не за рулем мотоцикла, а в кабине грузовика вместе с шофером: привезла сочную, свежую, прямо из-под комбайна кукурузу.

Коров подкармливали теперь во время дойки, так они охотнее шли в станки, да и надой заметно прибавлялся.

Едва подошел грузовик, Шура забралась в кузов, стала вместе с шофером раскладывать кукурузу по ящикам-кормушкам. А Ланя, заскочив на полминуты в тесовую дежурку, вышла оттуда уже в халате и сразу побежала к двигателю, чтобы запустить, опробовать его до подхода стада.

— Так это вы Синкина? — остановил ее директор. — Рад познакомиться с такой юной старшей дояркой… — И он сообщил Лане о том, что уже слышала Алка. Только Ланя изумилась, пожалуй, еще больше Репкиной. Растерялась, покраснела. Даже Шура, уже отчасти подготовленная, имевшая возможность обдумать, зачем приехал «киногазик», и та чуть не свалилась с грузовика, когда услышала, что их хотят показать в кино.

— Ну зачем так смущаться? — улыбнулся директор. — Ведь правда, что вы по тридцать две коровы доите?

— Правда…

— И двое управляетесь там, где раньше трудились пятеро?

— Трое управляемся, — поправила Ланя. — Одна доярка у нас подменная. И вообще Александра Павловна сказала — пока еще рано переводить остальных доярок на другое место. Двое работают на доильной установке, одна отдыхает, а двое — на уборке кукурузы и свеклы. На следующий день меняемся местами.

— Так это хорошо, что доярки непосредственно участвуют в заготовке кормов. Ваши достижения — трудовой подарок съезду партии.

Ланя вскинула глаза: не ослышалась ли? О них ли это?

— Ой, что вы! — еще жарче вспыхнуло ее лицо. — Разве так работать надо? Мы читали: по полтораста коров одна доярка доит.

— Так то на «елочке»! — не согласилась с ней Шура. — А мы на «УДС». Будет у нас «елочка» или «карусель» — мы тоже от других не отстанем! — И она вызывающе вскинула голову. Простенький платочек, чудом державшийся на затылке (так уж носят их многие дымельские франтихи), совсем сполз ей на шею, и пышная копна мелко завитых волос рассыпалась, заиграла на ветру.

Директор невольно залюбовался Шурой. Узкоглазая, скуластенькая, она не была красавицей, зато вся ее крепкая, ладная фигура так и дышала здоровьем. А лицо светилось таким задором, что лучше и не надо было героини для фильма о молодых доярках.

— Правильно, — похвалил Шуру директор. И заторопился к «газику», вытащил кинокамеру, стал устанавливать ее на треногу.

Ланя

побежала к двигателю, запустила его, потом вместе с Шурой стала надевать стаканчики на коровьи соски. Обычно стаканчики эти, причмокнув, сразу присасывались к соскам. Иногда какой-нибудь и соскочит, не без того. Но подправишь, поддержишь, и он начинает чмокать. Теперь же творилось что-то неладное, непостижимое. Двигатель работал нормально, а стаканчики ни за что не хотели присасываться. «Может, плохо промыты, может, клапаны не в порядке?» — одна и та же мысль пришла и Лане и Шуре. Неприятно, конечно, но бывает же недогляд. Только не работали бы один-два аппарата, а то отказались действовать все сразу…

Ланя и Шура в замешательстве перебегали от коровы к корове, промывали, поспешно разбирали аппараты. Все было в порядке, а стаканчики, словно заколдованные, не держались на сосках. «Малы разве обороты? Бензин плохо поступает?» Ланя бросилась к двигателю, утопила поплавок карбюратора. Перестаралась. Горючая смесь чересчур переобогатилась, двигатель судорожно дернулся и захлебнулся.

С трудом удалось Лане запустить двигатель снова. Теперь он развивал такие обороты, что весь трясся, как в лихорадке, гудел устрашающе. Даже не робкая по натуре Шура смотрела с испугом: «Что ты делаешь?» — молча спрашивала она. «Ничего, ничего! — так же безмолвно, одним взглядом, отвечала Ланя. — Может, где-то пробка образовалась, прососет на больших оборотах»… Стаканчики теперь стали кое-как присасываться, но молоко шло еле-еле.

— Ой, мамочки! — не выдержала, с отчаяньем воскликнула Шура. — Нарушилось что-то совсем.

Ланя опять бросилась к мотору, выключила его. Установилась напряженная тишина.

Директор Дома культуры не очень-то разбирался в том, как нормально проходит механическая дойка. Замешательство доярок, их суетливую беготню от коровы к корове он воспринял как нечто естественное: переволновались девушки, не могут сразу войти в привычную колею. Ничего, несколько минут подождать — освоятся.

Но когда двигатель замолчал, а Ланя с побитым видом села возле него на скамеечку, директор обеспокоенно спросил:

— Заминка случилась?

Ланя даже ответить не смогла — так ей было стыдно и горько.

— Если бы мы знали, что случилось! — задиристо, даже с каким-то лихим вызовом отозвалась Шура. — Может, вы это знаете? — И она сердито глянула сначала на директора Дома культуры, потом на Алку с шофером.

— Странно, — пожал плечами директор, — что можем мы знать?

— Ну и мы тоже ничего не знаем, кроме того, что утром установка работала как часы.

— Стало быть… — Директор посмотрел на Шуру с усмешкой. — Стало быть, вы еще не вполне ее изучили.

— Ну да, как кино приехало, так все, что знали, из головы выскочило, — дерзко, но уже больше с отчаянием сказала Шура.

Нестерпимо обидно было девчонке: слава стояла рядом, уже протягивала руку, чтобы взять и вывести их на экраны всех клубов района. И вдруг все обернулось позором. Ланя убрала руки с лица, сказала с укором: