Если любит – поймет
Шрифт:
— И что из этого? — спрашивает Элли.
— Ничего, — говорю я.
— Странно… — протягивает она. — Когда вы разговаривали, мне показалось…
— Забудем об этом, — решительно перебиваю ее я. — Все в прошлом. Пошли.
— Но, может… — Элли не двигается с места, — подойдешь к нему? Скажешь «до свидания»?
Тяжело вздыхаю.
— Ни к чему это. Еще скажет, навязываюсь.
— Ну… как знаешь.
Идем к
— Келли! — раздается у меня за спиной.
Я не верю собственным ушам. В первое мгновение мне кажется, что возглас прозвучал лишь в моей голове, потому что мое волнение накалилось до предела и уже превращается в умопомешательство.
— Келли! — Крик звучит ближе. Теперь я не сомневаюсь, что меня зовет Максуэлл. — Ты уже уходишь?
Медленно поворачиваю голову.
— Я все хотел спросить, но меня тянут во все стороны… — запыхавшись, бормочет он.
Я замираю в мучительном ожидании. Максуэлл бросает выразительный взгляд на Элли, и она объявляет:
— Ждем тебя внизу, Келли! До свидания, Максуэлл! Праздник получился бесподобный.
— Пока! — Максуэлл взмахивает рукой.
Элли заходит в лифт и уезжает. Я стою ни жива ни мертва. Такое чувство, что я пленница и сейчас решится вопрос, пристрелить меня или отпустить на волю.
— Я все хотел спросить… — Максуэлл с любопытством смотрит на мою голову, — когда ты успела отрастить волосы?
На меня тяжелой горой наваливается разочарование, и я, дабы его скрыть, смеюсь резковатым от напряжения смехом. О своих волосах я совсем забыла.
— Они еще не отросли. — Поднимаю руку и снимаю парик. Чтобы найти такой, который смотрелся бы примерно так, как мои собственные волосы, я проездила по магазинам с утра до вечера. — Надо немного потерпеть.
Расправляю свои черные с отросшими корнями волосы. Максуэлл смеется.
— С темными короткими волосами ты смотришься более решительной.
— Серьезно?
— Ага. Этакой железной леди, которая, если потребуется, свернет горы.
Смеемся оба, и я чувствую, хоть ничего особенного и не произошло, что лед в моей душе в который раз начинает таять. Максуэлл несколько растерянно проводит рукой по своим волосам, взъерошивая их и как будто совершенно
— Послушай… Нам бы поговорить, обменяться новостями. Прошло столько времени…
Улыбаюсь и, боясь вновь себя обнадеживать, киваю без слов.
Максуэлл берется за пуговицу рубашки и начинает ее крутить. У меня в голове мелькает совершенно неуместная мысль: как бы не оторвал. Боже, разве мне сейчас важно, отлетит ли от его рубашки эта чертова пуговка?!
— Может, ты немного задержишься? Я бы попрощался с ребятами и…
Замираю. Мне кажется, что на миг умолкают и музыканты, и веселые люди вокруг — целый мир, затаив дыхание, ждет, что произойдет дальше.
— Может, поедем ко мне… поговорим за чашкой кофе? — предлагает Максуэлл.
Нет. Должно быть, это сон. Один из множества снов-мечтаний, которые все это время не давали мне покоя.
— А, Келли? — с надеждой и нежностью в голосе более настойчиво просит Максуэлл.
Я, будто просыпаясь от полузабытья, вдруг с поразительной отчетливостью сознаю, что никакой это не сон и надо хвататься за счастливую возможность обеими руками, и киваю.
Лицо Максуэлла озаряется улыбкой.
— Если засидимся, можешь остаться у меня, — торопливо прибавляет он. — Я постелю тебе в комнате для гостей. Или в гостиной, или лучше сам лягу на диване, а тебя положу… — Его голос стихает, взгляд темнеет, лицо делается серьезным.
Какое-то время мы смотрим друг на друга не моргая. Максуэлл вздыхает, поджимает губы. В его глазах возникает вопрос.
— Я все это время ждал, что ты позвонишь… Потом вдруг подумал… — Он машет рукой. — Впрочем, теперь это неважно. — Его взгляд впивается в меня так, что мне кажется, будто я для него книга, в которой можно прочесть о самых сокровенных моих желаниях. — Скажи: ты правда хочешь, чтобы мы были просто друзьями?
Я медленно, но с уверенностью отрицательно качаю головой. Лицо Максуэлла проясняется.
— Серьезно?
— Серьезно, — шепчу я.
— Тогда… — выдыхает Максуэлл.
Я чувствую, что к моим глазам подступают слезы, и опускаю ресницы. Он решительно подходит ко мне, сгребает меня в объятия и утыкается горячими губами мне в висок.
— Тогда к черту комнату для гостей и к черту диван!
Я смеюсь счастливым смехом, от которого танцует и поет душа.
— К черту!