Если не сможешь быть умничкой
Шрифт:
Я упал на руки и колени. Глупыш слегка коснулся моей левой ноги. Я взглянул вверх. На лице Дейна играла слабая улыбка. Пистолет был нацелен мне в голову. Я уперся глазами в ствол и тут понял, что всей силы моего огромного желания жить недостаточно, и я просто абсолютно ничего не могу сделать.
И тогда раздался низкий и жесткий окрик. Прозвучало:
— Дейн, полиция! Не двигаться!
Дейн не послушал совета. Он резко развернулся и успел сделать один выстрел до того, как первая пуля схватила его где-то в районе живота, а вторая почти снесла правую часть
Лейтенант Синкфилд медленно спускался по лестнице, за ним следовал его партнер, Джек Проктор. В руке у Синкфилда все еще был пистолет. Как и у Проктора. На лице у Синкфилда читалось отвращение.
— Проклятье, он так и не представил признания по всей форме! — сказал он.
— А вот и представил, — сказал я.
— Какое?
— Он признал, что собирался убить меня.
Глава двадцать седьмая
Синкфилд подошел к охраннику, стоящему на страже Уотергейта, со словами:
— Мы идем наверх к сенатору Эймсу, и нам вроде как совсем ни к чему, чтоб об этом знали.
Охранник кивнул.
— Понял, лейтенант, — сказал он. — Все понял.
В лифте Синкфилд проворчал:
— Я знал, что делаю ошибку, когда брал тебя вместо Проктора.
— Так она ж твоя подруга, — сказал я.
— И совсем не нужно трещать об этом в присутствии Проктора.
— Ну не знаю, — сказал я. — По-моему, от этого он только больше будет тобой восхищаться.
— Слушай, тебе совершенно не обязательно об этом трезвонить, хорошо?
— Пожалуй, да.
Мы оставили Проктора позаботиться о теле Артура Дейна. Отбыли как раз в тот момент, когда к дому уже подъезжали, завывая сиренами, две полицейские машины, внося, таким образом, очередную толику разнообразия в вялое благолепие соседской жизни. Проктор, видимо, хотел последовать с нами, но не стал возражать. Он только ухмыльнулся, глядя на Синкфилда, и сказал:
— Знаешь, в этот раз тебе, пожалуй, лучше бы держать его застегнутым в штанах, Дейв.
— Угм… — сказал Синкфилд. — Пожалуй, что и лучше.
По пути от моего дома до Уотергейта Синкфилд спросил:
— Знаешь что?
— Что?
— Я вот все думаю, кто на кого первым вышел?
— Она на Дейна, — сказал я.
— Откуда ты знаешь?
— Ниоткуда. То есть я не смогу это доказать, но знаю.
— Точно так же, как ты знал, что именно Дейн был ее сообщником?
— Должен же был кто-нибудь.
— И все-таки, как же ты о нем догадался? Что он такого сделал, какие раскидал вокруг тебя жирные большие улики?
— Он слишком хитер для этого, — сказал я. — Единственная зацепка, которую он нам оставил — это его собственная глубокие познания и навыки. Кто бы мог, ради того чтоб меня ухайдакать, оперативно нанять в Лос-Анджелесе киллера? Дейн мог. Кто обладал соответствующими
— Этим утром, — сказал Синкфилд. — Он сказал, что все тесты прошли великолепно — ну, настолько, насколько они вообще такими бывают. Сказал, что близок к квалификации данного случая как «убийство-самоубийство». Ну я-то с ним говорил уже после разговора с тобой, так что попросил его не спешить с выводами.
— А мне интересно, что Дейн собирался делать дальше? — сказал я.
— Ты имеешь в виду, до или после того, как они бы избавились от сенатора?
— По-твоему, он был следующий в очереди?
Синкфилд кивнул.
— А куда б он делся?
— Возможно, Дейн действовал наудачу, — сказал я. — А может быть, он и не собирался получать свой кусок, пока все двадцать миллионов не попадут им в лапы.
— Что-то говорит мне, что мы никогда не будем знать этого наверняка, — сказал Синкфилд. — А от нее, гори она в аду, по доброй воле ничего не получишь.
— Как же тогда тебе удалось затащить ее в постель? — сказал я. — То есть мне просто интересно.
Синкфилд оторвался от дороги ради того, чтобы весьма долго смотреть на меня соболезнующим взглядом.
— Слушай, ты вообще в состоянии когда-нибудь оценить меня по достоинству? — сказал он.
— Ну, знаешь… Я уже оценил тебя по достоинству.
— А ее ты в состоянии оценить по достоинству?
— О, это я тоже давно уже сделал.
— Ну! И кто ж кого в таком случае затащил в постель?!
Он закурил новую сигарету от окурка старой и окурок выкинул в окно.
— Теперь я мог бы тебе сообщить, что вошел, черт, в ее лоно с целью войти к ней в доверие и совершить прорыв в уголовном деле, что мне и удалось, ведь так? То есть вполне мог бы.
— Мог-мог, кто ж спорит.
— Но ты мне не поверишь.
— Нет, пожалуй, не поверю.
— Я тебя не виню, — сказал он. — И вот тебе настоящая причина. Настоящая причина, из-за чего я стал ее трахать, — то, что она мне это позволила, и я знал, что у меня больше никогда не будет возможности оттрахать ничего даже отдаленно похожего, доживи я хоть до ста лет. А если б ты видел мою жену, ты бы, может быть, понял, о чем я толкую.
— А ведь, знаешь, девица Мизелль это использует, — сказал я.
— Как она сможет это использовать?
— На суде.
Синкфилд одарил меня еще одним соболезнующим взглядом.
— Ты что ж, на самом деле думаешь, что это дело дойдет до суда? Правда?
— А ты нет?
Он покачал головой.
— Нет, даже через миллион лет, — сказал он.
Конни Мизелль впустила нас в квартиру. Она открыла дверь, улыбнулась Синкфилду, кивнула мне, и затем пригласила нас следовать за ней в гостиную.
— Сенатор совершенно разбит известием о своей жене, — сказала она. — Это для него настоящий удар.