Если он опасен
Шрифт:
— По крайней мере, ты счел необходимым заботиться о мальчиках, — заметила Лорелей.
— Я пытался, но, к сожалению, плохо следил за тем, куда уходили немалые средства. Потом оказалось, что значительную часть суммы у Пенелопы бессовестно украли стряпчие. К тому же пользоваться добротой юной девушки и взваливать ответственность на ее плечи — не что иное, как слепой эгоизм. С деньгами впоследствии разобрались, а вот детей я потерял из-за того, что продолжал жить в свое удовольствие, хотя уже без прежнего безоглядного стремления ежеминутно доказывать невиданную мужскую доблесть.
— Нет, ты не потерял сыновей — просто разделил их с леди Радмур.
Аргус кивнул:
— Да, наверное, так и есть. И все
— Кровь Уэрлоков? — задумчиво переспросила Лорелей. Странно, как взрослый, умный, талантливый человек мог настолько заблуждаться. — Сыновья родились вне брака, а потому не могли стать твоими наследниками. Большинство мужчин забыли бы о малышах, едва покинув постели их матерей. Ты же сумел спасти обоих и от ненависти тех, кто их родил, и от беспризорного существования. Сыновья любят тебя, а это значит, что все не так плохо, как видится самокритичным взором. Да, делить их преданность придется и впредь, однако виной тому вовсе не ошибка молодости.
— О чем ты? Я оставил детей Пенелопе, и она их вырастила.
— Прекрасно. Доверив мальчиков кузине, ты не ошибся. А делить сыновей придется со всеми детьми, которые живут в Радмуре. Каждого оставила мать — единственный в мире человек, обязанный любить ребенка в любых жизненных обстоятельствах. А в доме Пенелопы случилось так, что маленьких постояльцев объединило несчастье: все пережили личную драму, а потому научились с первой же минуты окружать новенького теплом и заботой. Вот с этим единством и придется делить сыновей… Думаю, что и взрослым в вашей семье приходится нелегко, но вряд ли это принято обсуждать. В любом случае дети понимают друг друга быстрее и глубже, а потому готовы помогать, защищать, поддерживать и даже облегчать боль. Связь так крепка, что разорвать ее невозможно, даже если проводить в их обществе круглые сутки. Преданность сохранится на всю жизнь.
Аргус ответил Лорелей благодарным поцелуем.
— Ты обладаешь удивительным даром: видишь то, что другим недоступно, умеешь безошибочно проникнуть в суть отношений. Да, именно так: преданность одиноких сердец неподвластна ни времени, ни расстоянию. Я и сам видел, как любят друг друга названые братья и сестры, но ни разу не давал себе труда задуматься. Недавно Пенелопе привезли маленькую девочку, и все остальные питомцы сразу бросились на защиту. Даже загородили ее от матери, которая зло отшвырнула несчастное дитя и принялась сыпать ругательствами. В ужасном монологе сравнение с ведьмой оказалось самым мягким. По словам Пенелопы, дети заявили, что отныне Джулия принадлежит им, и выпроводили фурию за дверь. История меня тронула, но понять до конца, что произошло, я так и не смог.
— Они сразу приняли малышку в свой круг.
— Да. Точно так же, как принимали каждого предыдущего сироту.
Аргус обнял любимую за плечи и с радостью почувствовал, что Лорелей не отстранилась и даже не напряглась. Хотелось немедленно сделать ее своей, но вовсе не потому, что одна лишь близость возбуждала острое вожделение. Нет, сейчас было важно другое: убедиться, что взаимная страсть не угасла. Он встал, взял возлюбленную за руки и заставил подняться со скамьи.
— Ты правильно сделала, что обиделась и рассердилась. — Он начал медленно отступать к необъятному дубу. — Надо было давно рассказать правду, а не дожидаться, пока обстоятельства швырнут ее в лицо. Я люблю сыновей, но порою вижу в каждом такого же юного глупца, каким был сам, и страдаю. Не хотелось бы предстать перед тобой в таком свете, а потому готов извиниться по-настоящему.
Лорелей взглянула
— Если ведешь меня за это дерево, то в благие намерения поверить трудно.
Аргус с улыбкой продолжал отступать, и вскоре оба оказались в надежном укрытии. Ствол надежно защитил их от любопытных взглядов. Аргус склонился и нежно, неуверенно поцеловал Лорелей. В ту же минуту она доверчиво обвила руками его шею, прижалась, уступила, ответила каждой клеточкой своего существа.
Холодная тревога, сжимавшая сердце Аргуса с той самой минуты, как любимая появилась на крыльце в обществе Дариуса и Олуэна, наконец, отступила. К счастью, ничего не изменилось: она по-прежнему сгорала от нетерпеливого желания.
Лорелей успела спросить себя, не слишком ли быстро наступило примирение, и тут же решила, что Аргус честно заслужил прощение: нашел силы искренне поделиться сокровенным и даже не скрыл, что презирает себя за преступное легкомыслие. Но лед растопил даже не сам рассказ о прошлом, а последнее признание: возлюбленный сожалел о том, что ей довелось увидеть его таким, каким он был в годы ранней молодости. Предстать в невыгодном свете ему не хотелось — значит, ее мнением он все-таки дорожил.
В этот момент Аргус добрался до ее груди, и стало окончательно ясно: решение о полном и безоговорочном прощении принято правильно. К тому же оно позволяло немедленно доказать любовь, нежность и способность принять своего мужчину таким, каков он есть и даже был много лет назад, — со всеми слабостями, ошибками и заблуждениями. Если Олимпия права, то именно в подобной преданности Аргус нуждается больше всего. Так зачем же сдерживать чувства, если и душа, и тело переполнены высокими порывами?
Лорелей с готовностью уступила волне желания. Вот горячая ладонь скользнула между ее ног. Вожделение мгновенно смыло тень смущения: прикосновение показалось не просто интимным, но и властным.
— Обхвати меня ногами, милая, — хриплым голосом попросил Аргус и непослушными пальцами расстегнул бриджи: страсть отказывалась медлить.
— А разве не обязательно ложиться? — удивленно спросила Лорелей.
— О, скоро узнаешь, что существует множество способов познать блаженство!
Их тела соединились, и она поняла, что любимый не ошибся. Последней ясной мыслью стал недоуменный вопрос: сколько же их всего — этих удивительных способов?
— Думаю, пришла пора отправиться в садовый дом и застрелить этого человека.
Герцог Санданмор стоял у окна и смотрел, как дочь прошла по темной аллее, явно стараясь остаться незамеченной, и скрылась за дверью, которой обычно пользовались только слуги.
— Боюсь, ваша светлость, что подобное событие способно серьезно огорчить леди Лорелей, — невозмутимо изрек Макс.
— В то время, когда я решил остаться в стороне и не настаивать на официальном ухаживании, трудно было предположить, что падение в принципе возможно. Остались ли у тебя сомнения в том, что он ее погубил?
— Ни малейших, хотя я бы оспорил уместность употребления слова «погубил».
Рональд повернулся и смерил дворецкого (а по совместительству и лучшего друга) суровым взглядом.
— Ты ее видел. Неужели возьмешься утверждать, что отношения не перешли критическую черту?
— Нет, не возьмусь.
— Запретить ей встречи я не мог — в конце концов, это он зажег в ее глазах огонь. Должно быть, следовало поступить иначе.
— Огонь, ваша светлость?
— Огонь, сияние, свет. — Герцог неопределенно взмахнул рукой. — Одним словом, жизнь. Лорелей исполнилось двадцать три года. За ней ухаживали весьма достойные джентльмены, но сама она ни разу не проявила к ним интереса. А впервые услышав от нее имя Уэрлока, я сразу заметил и интерес, и огонь. Наконец-то дочь встретила своего человека, способного подарить радость.