Если спросишь, где я: Рассказы

Карвер Реймонд

— Я же просто спрашиваю.

Сразу после этой моей фразы она начала описывать мне все с такими подробностями, которые меня и вовсе не волновали. Я налил себе выпить, сел за стол и слушал. Части истории потихоньку выстраивались во что-то внятное.

Бьюла начала работать на слепого через год после того, как уволилась моя жена. Очень скоро Бьюла и слепой уже венчались в церкви. На свадьбе было немного народу — да и кто захочет пойти на такую свадьбу? — только они вдвоем и еще священник с женой. Но как бы там ни было, венчались они в церкви. Он сказал, что так захотела Бьюла. Наверное, уже тогда у Бьюлы миндальные железы были поражены раком. После восьми неразлучных лет — жена так и сказала, «неразлучных лет», — здоровье Бьюлы начало резко ухудшаться. Она умерла в больничной палате, там, в Сиэтле,

а слепой сидел у ее кровати и держал ее за руку. Они поженились, жили и работали вместе, спали вместе — наверняка и сексом занимались, — а потом слепому пришлось ее хоронить. И ведь он даже не знал, как она выглядела! Это было выше моего понимания. Когда моя жена мне все это рассказала, мне его даже стало немного жаль. А потом я поймал себя на мысли: какая, наверное, горькая жизнь была у этой женщины! Представьте, каково это — даже не знать, какой тебя видит твой возлюбленный. Женщина, которая ни разу за всю супружескую жизнь не слышала от своего мужа ни одного комплимента. Женщина, чей супруг не мог понять выражения ее лица, страдание на нем или радость. Она могла краситься, а могла и не краситься — ему-то какая разница? Могла бы, если бы захотела, накрасить зелеными тенями один глаз, вставить в ноздрю сережку, носить желтые брюки с фиолетовыми кедами — разницы никакой. А потом просто взять и умереть, слепой держит ее за руку, из его невидящих глаз ручьем текут слезы, — я себе это хорошо представляю. Ее последняя мысль, наверное, была такой: а ведь он даже не знал, как я выглядела, — и, после этого, прямиком в гроб. Все, что у Роберта осталось — это небольшая страховка и половинка мексиканской монетки в двадцать песо. Вторую половинку он положил ей в гроб. Очень трогательно.

И вот, в назначенный час, моя жена пошла встречать его на станцию. Мне оставалось только сидеть и ждать — естественно, из-за этого злился на слепого, — я сидел со стаканом перед телевизором, когда их услышал, ну, как подкатила машина. Я встал с дивана и подошел к окну, чтобы оценить обстановку.

Я увидел, что моя жена, хохоча, паркуется. Вот она вышла из машины, захлопнула дверь, а сама все улыбается. Просто невероятно. Вот, обогнув машину, подошла с другой стороны, слепой уже сам начал выбираться. Нет, вы только представьте, у него большая окладистая борода! Слепой, да еще с бородой! По-моему, это перебор. Слепой полез на заднее сиденье и вытащил чемодан. Жена взяла его под руку, заперла машину и, не умолкая ни на минуту, повела его к крыльцу. Я выключил телевизор. Допил пиво, сполоснул стакан и вытер руки. Потом подошел к входной двери.

— Познакомься, это Роберт, — сказала жена. — Роберт, это мой муж. Я тебе о нем много рассказывала.

Она просто вся сияла, вцепившись в рукав его куртки.

Слепой поставил чемодан и протянул руку.

Я протянул ему свою. Он крепко ее стиснул, подержал немножко, прежде чем отпустить.

— У меня такое чувство, что мы с вами уже знакомы, — пробасил он.

— Аналогично, — ответил я. А что еще можно было ответить? Потом добавил:

— Добро пожаловать, много о вас слышал.

Мы двинулись с крыльца в гостиную, жена вела его под руку. В другой руке слепой держал чемодан. А моя жена не унималась и то и дело твердила:

— Так, Роберт, здесь налево. Правильно. Аккуратней, Роберт, здесь стул стоит. Вот так. Пожалуйста, садись. Здесь диван. Мы его купили всего пару недель назад.

Я начал было рассказывать про старый диван, он мне очень нравился, но так ничего, собственно, и не сказал. Потом я собирался сказать что-то еще, — так, ничего особенного, о том, какие виды на Гудзон открываются из окон поезда. О том, что когда едешь в Нью-Йорк, стоит покупать билет на места с правой стороны вагона, а когда возвращаешься, то, естественно, с левой.

— Хорошо доехали? — в итоге спросил я. — С какой стороны вы сидели, справа или слева?

— Что значит, с какой стороны? — возмутилась жена. — Какая разница, с какой?

— Я же просто спросил.

— Справа, — ответил слепой. — Я на поезде уже больше сорока лет не путешествовал. С тех пор, когда был еще совсем маленьким. С родителями ездил. Давненько это было. Я уж и забыл, каково это. Видишь, у меня борода заиндевела, — сказал он, обращаясь к моей жене. — Так мне сказали. Что,

солидно выгляжу, солнце мое? — спросил ее слепой.

— Очень солидно, Роберт, — ответила она. — Роберт, Роберт, я так рада тебя видеть.

Жена наконец-то оторвала взгляд от слепого и посмотрела на меня. Мне показалось, что ей совсем не понравилось, что она увидела. Я только пожал плечами.

Я никогда еще не встречал незрячих людей, и уж тем более, никогда не был лично с ними знаком. Нашему гостю было сильно за сорок: коренастый, лысеющий мужчина, вдобавок он сильно сутулился, как будто постоянно таскал огромные тяжести. На нем были коричневые штаны, коричневые ботинки, светло-коричневая рубашка, галстук и спортивная куртка. Просто отпад! И еще эта борода лопатой. Правда, у него не было палочки и темных очков. Я всегда думал, что все слепые просто обязаны носить темные очки. Вообще-то лучше бы он их носил. На первый взгляд глаза у него — самые обыкновенные. Но если приглядеться, что-то в них было не так. Радужная оболочка была слишком светлой, это первое, а зрачки двигались будто бы произвольно, будто он не мог ими управлять. Жутковато. Вглядываясь в его лицо, я заметил, что один зрачок начал двигаться в сторону носа, а второй на мгновение как бы попытался остаться там, где и был. Но попытка не удалась, и через секунду и этот зрачок пришел в движение, о чем слепой, видимо, даже не знал.

Я предложил:

— Может, хотите чего-нибудь выпить? Что вы предпочитаете? У нас всего есть понемножку. Собираем всякие напитки — есть у нас такая маленькая слабость.

— Старик, я вообще-то виски люблю, — сказал он своим густым басом.

— Ладно, — ответил я. Старик — ничего себе! — Сейчас принесу.

Слепой пальцами ощупал свой чемодан, стоявший рядом с диваном. Он явно пытался познакомиться с новым для него пространством. Ну и ладно, я не обижался.

— Давай, я отнесу его в твою комнату, — предложила моя жена.

— Нет, не стоит беспокоиться, — ответил он. — Я сам отнесу, когда пойду наверх.

— Добавить немного содовой в виски? — спросил я.

— Совсем чуть-чуть.

— Понятное дело.

Слепой сказал:

— Совсем капельку. Знаете ирландского актера Барри Фицджеральда? Я в этом смысле его копия. Когда я пью воду, говорил он, то я пью воду. А когда пью виски, то пью только виски.

Моя жена засмеялась. Слепой выставил вперед подбородок, поглаживая снизу эту свою бороду.

Я приготовил нам напитки — три больших стакана шотландского виски с капелькой содовой. Потом мы все уселись поудобнее и начали обсуждать маршруты, которые преодолел Роберт по пути сюда. Сначала поговорили о долгом перелете с Западного побережья в Коннектикут, потом из Коннектикута поездом до нас. За обсуждением этой части пути мы незаметно пропустили еще по стаканчику.

Я вспомнил, что где-то прочел, почему слепые не курят. Там говорилось, что не курят они потому, что не видят дым, который выдыхают. Я вспомнил об этом как о непреложной истине, но этот слепой выкуривал сигарету чуть ли не до самого фильтра, а потом прикуривал новую. Он доверху наполнил пепельницу, и жене моей пришлось пойти ее опорожнить.

За ужином мы все выпили еще. Жена положила Роберту в тарелку огромный стейк, чуть ли не ведро картошки и зеленых бобов. Я отрезал два куска хлеба и намазал их маслом:

— Вот два куска хлеба с маслом, возьмите, — сказал я и сделал большой глоток виски. — Давайте теперь помолимся, — предложил я. Слепой опустил голову. Моя жена посмотрела на меня, разинув рот.

— Давайте помолимся, чтоб телефон нам сегодня не мешал, а еда не остыла, — сказал я.

Мы набросились на пищу — смолотили все, что было на столе. Мы ели так, будто завтра конец света, и это последняя возможность наесться вдоволь. Мы не разговаривали. Мы просто ели. Уминали. Все смели со стола. Все подчистую. Слепой быстро освоился и прекрасно знал, что и где лежит на его тарелке. Он вполне уверенно резал стейк ножом, придерживая его вилкой. Он отрезал два кусочка мяса, потом отправлял их в рот, принимался за картофель, потом за бобы, и, наконец, отрывал кусок хлеба, намазанного маслом, и все это с удовольствием пережевывал. Еду он запивал молоком, мы налили ему огромный стакан. Кстати сказать, все это не мешало ему пускать в ход пальцы, если нужно было что-то нащупать.