Если только дозвонюсь…
Шрифт:
— Вообще-то я Александр Сергеевич…
Но редактор мне не поверил:
— Ты, Вася, ври да не завирайся. Нечего из себя Пушкина строить!
Здесь дверь за моею спиной начала медленно открываться. Я оглянулся и увидел черноту пистолетного дула.
— Всем стоять! — молодой человек
— Вы кто? — ойкнул редактор.
— Здесь вопросы задаю я! — крикнул молодой человек, и тут же этот вопрос задал. — Колись, где остальные три штуки прячешь?!
Я понял, что редактору уже не нужен, и бочком, бочком ввинтился в дверной проем. Здесь меня обыскали и отпустили, предупредив, что обязательно оштрафуют, если буду переходить улицу в неположенном месте. Последнее, что я слышал, скатываясь в лифте до первого этажа, это голос редактора:
— Наконец-то мне не надо будет всякому мэру… (здесь невнятно), и я стану обыкновенным сумасшедшим!
Я наскоро перекрестился и покинул Дом печати.
Кажется, навсегда.
Абсолютно не помню, как и на чем я добирался до дома. Наверное, меня опять царапали и отдавливали мне ноги, потому что в квартиру я вошел, прихрамывая, с лицом в косую линейку и без пиджака. Даже не разуваясь, я закурил прямо с фильтра рязанского «Винстона» и выкинул в форточку домашние тапочки. Потом долго лежал между прошлым и будущим на диване и сочинял стихи.
Одно стихотворение мне понравилась, и я увековечил его на обоях:
— Вот сбегает прямо с гор РучеекЯ перечитал написанное, выправил кое-где орфографические ошибки и сел писать заявление в Союз российских писателей. Копию я решил отправить в Союз писателей России. «Будучи не замеченным в порочащих меня связях, а также не являясь членом ПЭН-клуба…» — быстро-быстро писал я на обрывке газеты. И здесь от важной работы меня оторвал телефонный звонок.
— Алло?
— Справочную вызывали? — спросил аппарат мужским голосом.
— Нет!.. Не вызывал!.. Не участвовал!.. Не привлекался!.. — заорал я благим матом, ища глазами спасительный рычаг.
— Не бросайте трубку — хуже будет, — честно предупредил аппарат. — Записывайте телефон гражданина П…
Я записал.
Аппарат облегченно вздохнул и отключился.
Четвертые сутки я сижу, больной и небритый, и гляжу на телефон. Записанный номер лежит передо мной и ожидает набора.
Я представляю, как накручу телефонный диск и скажу… Или даже прокричу… Нет, просто выложу все, что я думаю.
А думаю я примерно следующее:
«Когда-нибудь мне это все надоест, и я уйду в сумасшедшие.
Мне надоест мир богатых и бедных, грязных и чистых, мрачных и беззаботных. Мир умных и тех, кто умен лишь при должности, мир оплаченной правды и бесплатного вымысла…»
Ну, и так далее.
Я много чего скажу. Если только дозвонюсь.
Но для этого и в самом деле надо быть сумасшедшим.