Если ты останешься
Шрифт:
Я тянусь за банкой на тумбочке и снова морщусь от боли.
Проводя большим пальцем по металлической оправе крышки, я рассеянно позволяю своему разуму блуждать, поскольку пытаюсь освободить голову от размытости сна. Затем я разочаровываюсь в этом, достаю белую таблетку и кладу ее в свою руку, потому что это то, что поможет мне в этом, потому что я слишком нетерпелив, чтобы ждать.
Я перестал принимать некоторые вещи. Независимо от того, что мой отец считает, что мне не нужно принимать их. Я не гребаный наркоман. И так как после промывания моего желудка и сломанных
Я завыпиваю таблетку большим глотком воды, жалея, что это было не пиво. Сейчас только 11:00, и я решил, что не собираюсь пить до 17:00 каждого дня, я не собираюсь употреблять что-либо другое до 17:00. Я не гребаный слабак.
Независимо от распространенного мнения, я могу сдерживать себя, когда хочу.
Я встаю с постели, потягиваюсь так тщательно, как только могу и иду в душ.
Мой душ — один из любимых мест в этом доме. Это огромная комната, полностью отделанная камнем, с четырьмя насадками для душа, ударяющими меня в различных направлениях. Он был изготовлен на заказ, чтобы соответствовать моему высокому росту, потому что я не хочу нагибаться, чтобы нормально помыться. Еще, если я захочу, в этом доме проходят вечеринки. И я устроил немало вечеринок в этом самом душе с девушками, которые были на это согласны.
Воспоминания обо всех этих голых, влажных грудях и длинных бедрах, собрались в моей голове в этот момент, и это немедленно делает мой член твердым. Я растираю мыло в ладонях и беру член в руки.
Как только я это делаю, лицо Милы появляется в моей голове. Это неожиданно и внезапно, но я сосредоточиваюсь на нем, на ее мягком голосе и полной груди. Я закрываю глаза и представляю, что это ее рука сейчас ласкает мой член. Я представляю ее мягкую кожу, соприкасающуюся с моим телом. Я представляю, как прислоняю ее к стене и трахаю, пока она кричит мое имя, все это время ее ноги обернуты вокруг моей талии.
Это не заняло много времени, я кончил.
С довольным вздохом, я начинаю мыться. После душа я беру толстое полотенце, вытираюсь.
И все еще думаю о Миле Хилл. Какого черта?
С одной стороны, я полагаю, что это нормально. Она, в конце концов, спасла мою жизнь. Мою жизнь, а я не могу вспомнить, поблагодарил ли ее. Обычно, мне на это насрать, но в ней есть что-то, что заставляет меня думать о вещах, о которых я обычно не думаю. Что-то мягкое и сладкое, что-то реальное и подлинное.
А вот теперь, я веду себя как гребаный слабак.
Я хватаю джинсы с футболкой и натягиваю их на себя.
Я собираюсь поблагодарить ее прямо сейчас. Я просто поспрашиваю и узнаю, где она работает, скажу ей спасибо за то, что спасла мою жизнь. Она определенно не из тех людей, которым я поставляю кокс.
Нет никакой надежды, что каким-то образом мой образ жизнь или моя личность будет удовлетворять ее довольно долгое время. Да я и сам не хочу не для кого меняться.
Вставив ключ в свою машину, я думаю о ней снова, о ее темно-красной рубашке, которая была на ней, и как она растягивалась на ее полных сиськах. Это заставляет меня задаться
Черт.
Мила
— Почему ты выбрала такой неподходящий момент? Я нуждаюсь в сестре.
Мэдисон поднимает глаза, она сидит за маленьким столом в моем магазине, просматривая мои последние черно-белые фотографии озера.
Ее светлые волосы лежат на стройном плече, а сама она свернулась калачиком в кресле
Темные волосы достались мне от нашей матери, в то время как Мэдди унаследовала черты нашего отца. Она выше меня, как модель. Долговязая, худая, великолепная. А я маленькая и темная. Только теперь, она и я — это вся семья. Семья Хилл, часть два.
Прямо сейчас, Мэдди, кажется, удивил мой вопрос.
— Почему? Потому что ты не упоминаешь парней в разговоре со мной уже в течение двух лет. Может быть, даже дольше. Вот почему. Это возбуждает мой интерес.
Я закатываю глаза и вытираю руки об одежду, размазывая серую и черную краску по бедрам.
Я рисую полную луну, и ночной пейзаж, и это должно быть нарисовано разными оттенками черного. Темный пейзаж, опасная ночь. Я только надеюсь, что смогу выразить это все на холсте.
— Конечно, я собираюсь рассказать о том, как спасла жизнь парню, — говорю я ей. — Любой бы это сделал. Это ничего не значит.
— Серьезно? — Мэдди выгибает бровь, ее взгляд приклеен ко мне.
Я качаю головой.
— Нет. Это не так. У парня была передозировка. Я сделала ему искусственное дыхание и вызвала скорую помощь. Конец.
Мэдди улыбается подобием улыбки, это значит, что все только начинается.
— Да, но ты говорила несколько раз о том, как он хорош. Как опасен. Как увлекателен. Мне кажется, что это не Конец. И это интересует и касается меня. У этого парня передозировка. Из-за наркотиков. Ты нашла его в судорогах в его машине. Это не совсем то, что я хотела бы рассматривать, как материальные отношения.
Мэдди останавливается, ее лицо строгое и суровое. Я выпучиваю глаза.
— Мила, я говорю серьезно, — возмущается она, настаивая на том, что я не уделяю ей достаточно внимания. — Я никогда лично не встречалась с ним, хотя видела его в баре несколько раз. Я слышала, что он даже не работает. Он под опекой родителей. Избалованный ребенок, который не может нести ответственность. Судя по всему, он беспорядочный. Настоящий плохой мальчик. Он съест тебя за завтраком.
Это зашло слишком далеко.
— Мэдди, отстань, — я вздохнула. — Серьезно. Это была просто интересная ситуация, и я захотела рассказать тебе об этом. Я не буду делать ту же самую ошибку снова, поверь мне, не надо читать мне необоснованные лекции. Ты же сама говорила, что никогда даже не встречалась с ним. Кроме того, я даже не рассчитывала на материальные отношения. Я, вероятно, никогда даже не увижу его снова, так что ты можешь отключить свои инстинкты мамы — медведя. Теперь, ты можешь возвратиться к разговору о ресторане? Что случилось?