Если ты простишь
Шрифт:
В общем, я быстро протянула Вадиму пакет с картиной его матери и неловко сказала:
— Вот, это тебе. С днём рождения. От нас с Аришкой.
Я боялась, что он решит посмотреть подарок дома, приготовилась уговаривать. Но Вадим достал содержимое пакета, развернул бумагу… и изменился в лице.
За секунду до этого он был подчёркнуто холоден и, даже можно сказать, демонстративно равнодушен. Но сразу после того, как, тихонько зашуршав, развернулась обёрточная бумага, равнодушие стекло с его лица, сменившись неподдельным волнением.
Клянусь, у Вадима даже руки задрожали…
— Господи… — пробормотал
— Да, акварель моей бабушки, — звонким голосом возвестила Аришка и шмыгнула носом, словно сдерживала слёзы. — Пап, тебе нравится? Мы с мамой старались.
— Нравится, — негромко ответил Вадим и, подняв голову, посмотрел на меня с такой искренней благодарностью, что я сама едва не разрыдалась. — Спасибо, мои девочки.
Я понимаю — это получилось непроизвольно. Он сказал так просто по привычке и сам смутился, особенно когда Аришка после этих слов расцвела майской розой. А я… не стала акцентировать на этом внимание. Сказал и сказал.
Но после этого Вадим действительно потеплел, перестал отгораживаться от меня. Начал улыбаться, вместе со мной разговаривал с Аришкой и даже несколько раз задавал вопросы не ей, а мне, о моих делах и успехах.
Почти как раньше…
Было здорово. Очень душевно. Если бы ещё не привкус горечи во рту… Он не проходил даже несмотря на несомненно вкусную еду. По правде говоря, я была так увлечена тем, что нахожусь в компании с Аришкой и Вадимом, что почти не замечала, что именно ем. Да и неважно это было. Главное, что вместе с ними…
Через час, оставив нас наедине с десертами и кофе, дочка убежала на скалодром, который хорошо просматривался через стеклянную стену этого кафе. Я боялась, что после ухода Аришки атмосфера между мной и Вадимом сильно изменится, он вновь похолодеет, но ошиблась.
— Как ты нашла эту картину? — поинтересовался муж, как только мы увидели, что Аришка вошла на территорию скалодрома, предъявив охраннику оплаченный пропуск. — Насколько я помню, мама продала её частному коллекционеру. Я особенно хотел найти именно эту акварель, потому что она висела у меня в детской комнате, но ничего не получилось. Как ты смогла, Лида?
В детской… Что ж, если у меня получится, ты вновь увидишь свою детскую, Вадим.
По крайней мере, ремонт в доме уже несколько дней как начался. Я, разработав план и дизайн-проект, обратилась за помощью к одной из фирм, с которой сотрудничал «Интродизайн». Работы предстояло уйма, и далеко не только по поиску антикварных вещей. Всё-таки бывший хозяин дома там кое-что перестраивал, теперь нужно было восстанавливать. И это я ещё молчу про ужасное состояние проводки и сантехники…
— Не преувеличивай мои заслуги, Вадим, — вздохнула я и честно призналась: — Я обратилась за помощью к одному человеку, который как раз и занимается поиском и продажей подобного рода вещей.
Вадим слегка посуровел.
— И что он потребовал за помощь?
— Ничего неприличного, честное слово, — улыбнулась я, вспомнив просьбу Немова о пяти свиданиях. Пока о следующем он не сигнализировал — сказал, что напишет мне, как найдёт следующую картину. Я же пока искала другой антиквариат. Естественно, не тот же самый — просто
— Я не думаю о тебе плохо, — возразил Вадим. — Ты же знаешь это. Я всегда тебе говорил, что ты молодец.
— Да, говорил, — я кивнула и зачем-то призналась: — Я начала ходить к психологу. Помнишь, ты советовал? Вот, я решилась. И не пожалела.
Второй раз за сегодняшний день на лице Вадима отразилось настоящее ошеломление. Он и вправду не ожидал услышать от меня нечто подобное. И даже не знаю, радовало меня это или огорчало.
Но я ведь и сама от себя многих вещей не ожидала…
— Правда? — уточнил Вадим, серьёзно глядя на меня. — И… как? Помогает?
— Да, очень.
— А зачем ты вообще обратилась к психологу? — во взгляде мужа мелькнуло беспокойство. — У тебя депрессия?
— Сейчас нет. Но тот мой «английский сплин» два раза в год помнишь? Это была депрессия, да. А сейчас я просто хотела разобраться в себе. Понять, почему поступила так с тобой и Аришкой.
Вадим помолчал, неосознанно касаясь пальцами ручки кофейной чашки. Кофе он давно допил, а сейчас просто трогал чашку, опустив взгляд и будто бы рассматривая разводы на её поверхности.
— И почему? — спросил он наконец с каким-то обречённым вздохом. — Расскажешь? Мне кажется, что я и сам не до конца понимаю. Точнее, раньше я думал, что понимаю. А теперь не уверен. Возможно, я в чём-то ошибаюсь.
— Ты думал, что я просто вас не люблю, — ответила я негромко, стараясь не опускать виновато голову. Хотя свою вину я чувствовала, как и раньше. Но сейчас мне казалось, что опускать голову — значит, сдаваться. А сдаваться я не хотела. Я хотела смотреть на Вадима, который тоже вновь вопросительно взглянул на меня, и в его глазах я видела какую-то жадность — словно он очень сильно желал получить ответ на этот вопрос. И понять, что на самом деле ошибался. — И я тоже какое-то время назад так думала. Эта мысль раскалывала меня пополам, Вадим… Потому и раскалывала, что была неправильной.
— Тогда… как?
Мне хотелось уточнить — тебе правда интересно? На самом деле? Какая разница, ведь мы уже развелись…
Но я боялась спугнуть Вадима. Мне хотелось поделиться, а если я сейчас уточню, правда ли он желает всё это слушать, он может передумать.
— Всё очень просто. Так просто, что даже странно, почему я не понимала этого раньше, до того, как пошла к психологу. Помнишь, что я рассказывала о своём детстве? Я тоже росла с мамой и бабушкой, но они, в отличие от твоих, меня не любили. Я была нежеланным ребёнком, бабушка хотела, чтобы мама сделала аборт. А мама не сделала его не потому что желала меня, а потому что ей надоело слушаться. Взбунтовалась. И я росла… с полным ощущением того, что всем было бы гораздо лучше, если бы я просто не рождалась. — Лицо Вадима как-то странно исказилось, словно от боли, и я добавила с нервным смешком: — Да… звучит ужасно, знаю. Психолог вытащила это из меня, поинтересовавшись, почему я не сделала аборт, когда забеременела Ариной, ведь она тоже была нежеланным ребёнком. И я ответила: «Нет, моя дочка — очень желанный ребёнок, она совсем не как я. Если бы меня не было, моим родным было бы только лучше».