Если ты, то я
Шрифт:
Мне в первую очередь были важны не деньги и даже не победа, хотя, конечно, и то и другое – здорово. Я мечтала оказаться среди тех, кто меня поймет. Кто не сочтет меня сумасшедшей ботанкой, способной беседовать только с компьютерами. Кто, познакомившись с Умницей, оценит ее возможности, а заодно и мои.
Я с тоской оглядела громоздившиеся вокруг сугробы.
– Кто сказал, что эти места пригодны для жизни человека? Выделить, щелкнуть, удалить. Почему никто до сих пор не придумал, как это делать в реальности?
– Придется тебе самой постараться, – ухмыльнулась Джина. – Хотя, вообще,
Джина была младшей из четверых детей в семье, и ей постоянно приходилось перекрикивать братьев, отчего у нее выработался очень громкий голос. Мы были полными противоположностями друг другу: она – низкая, а я – высокая; она – кругленькая, а я – тощая; она – милая и обаятельная, а я – нелепая и нескладная. Джина хоть и жаловалась на холод и снег, любила зиму, по вечерам она мечтала о собственной комнате, в то время как я каждый день сидела одна в пустой квартире, желая окружить себя людьми. Она была совершенно безнадежна в информатике, зато любила спорт – занималась сама и следила за соревнованиями. Мы жили по соседству с детства.
– Это единственное время года, когда я рада, что живу не в большом доме, – сказала я. – Представляешь, каково это – чистить от снега длиннющие, извивающиеся подъездные дорожки?
– Если бы ты жила в таком доме, тебе бы хватало денег, чтобы заплатить тому, кто расчистит их за тебя, – заметила Джина.
– Если бы у меня было столько денег, я переехала бы туда, где не бывает снега.
Джина закрыла глаза:
– М-м-м. Флорида.
– Калифорния, – мечтательно подхватила я, – пальмы.
– Голубая вода, – сказала Джина, – и белый песок. Такой горячий, что босоножки не снимешь.
Представив горящие ступни, я немного сбилась с мысли.
– Холодная содовая и следы загара.
– Некрасивые следы, – нахмурилась Джина. – Солнечные ожоги.
Про ожоги мне тоже не понравилось.
– Песок в стакане с содовой.
– Песок в купальнике.
– Чайки выхватывают еду прямо из рук, – сказала я.
– Водоросли щекочут пятки, когда плаваешь.
Меня передернуло.
– Острые камни царапают ноги.
– Медузы маскируются под целлофановые пакеты, – продолжила Джина.
– Наступаешь по ошибке на медузу, – сказала я, морщась.
– Писаешь на место ожога после того, как наступила на медузу.
– Идешь плавать после того, как пописала на ожог, который получила, наступив на медузу, и вдруг замечаешь под водой темную тень, – сказала я.
– Трагически погибаешь в расцвете лет от нападения акулы после того, как пописала на ожог, который получила, наступив на медузу.
Мимо по дороге проехал снегоуборщик, сдвигая снег с проезжей части к нашим подъездным дорожкам.
– В принципе, здесь не так уж плохо, – заметила я.
– Согласна.
Мы дружно взялись за лопаты, и тут снова зазвонил телефон. Опять незнакомый номер. Наверняка еще какая-нибудь реклама, и все же я решила ответить. Но на этот раз мобильный заледенел окончательно и категорически отказался разблокироваться.
– Пойду внутрь, – бросила я Джине, взбегая по ступенькам.
Мы с мамой жили в маленькой квартирке, практичной и опрятной,
Я положила телефон на верх холодильника, где было тепло, и поставила чайник, чтобы заварить себе рамен. Пока вода закипала, я выдернула из розетки микроволновку и переставила на стол. Затем развинтила ее корпус и продолжила колдовать с проводами. Прикрепив к задней стенке одноплатный компьютер, я соображала, как его подсоединить, чтобы загрузить из интернета таймер разных блюд и голосовой помощник. За все время экспериментов я лишь однажды случайно расплавила пластиковую миску, зато микроволновка, разогревая замороженную мини-пиццу, сыграла мне григорианский гимн. Под такое сопровождение вращающийся на стеклянном диске блин теста казался древней реликвией, наделенной божественной силой и излучающей прерывистый, мутный свет. Дело двигалось.
Копаясь в проводах, я посматривала на стопку маминых бумаг. Это были записки ученикам. Понятно, что мне не следовало их читать, но удержаться было невозможно. Вот такое у меня имелось нездоровое увлечение – заглядывать в ее параллельную жизнь. «Совершенно новый взгляд на хорошо изученный исторический период, – говорилось в одной записке. – Мне очень понравился ваш анализ роли женщин в студенческих волнениях. Не могли бы вы остановиться подробнее на экономических причинах их участия в протестном движении?»
Я не раз читала мамины записки, и они всегда выводили меня из равновесия. Она никогда не разговаривала со мной так, как со своими студентами. Ей было проще выразить свою любовь ко мне другим способом, например провести полночи за глажкой моей одежды. Самая большая похвала, которую я от нее слышала: «Ты способна на большее». Можно было пересчитать по пальцам руки, сколько раз на моей памяти она меня обнимала. Не помню, чтобы ее заинтересовала хоть одна моя мысль, чтобы ей «понравилась» хоть одна моя идея, и все же я упорно читала ее заметки, заранее зная, что расстроюсь.
Пискнул телефон. Я переложила его на стол.
– Умница, почему у меня не бывает интересных идей?
Телефон ответил моим голосом, только более взрослым – уверенным и глубоким, чуть с хрипотцой. Речь грамотнее, словарный запас богаче. Я могла бы так изъясняться лет через двадцать.
Такова была моя задумка.
– У тебя есть множество интересных идей, – сказала Умница. – Я, например.
– А кроме тебя?
Умница затихла – просматривала сведения обо мне в поисках подходящего ответа. Она жила в глубине моего телефона, постоянно слушала и копила информацию. Стоило только окликнуть ее по имени – и она тут же просыпалась и отвечала. Закончив разговор, я произносила: «Спасибо, Умница», и она снова засыпала.