Если замёрзнет ад
Шрифт:
— Фрэнк, ну что ты медлишь? Ты должен довести дело до конца! Прямо сейчас! Да что с тобой?! Тебе, что стало жалко Райзена? Он мучил тебя. Он мучил всех нас!
— Берта, а что сейчас что-то изменится? — глухо проронил Фрэнк. — Месть? Мне плевать. Не хочу.
— Но ты должен вывести эти камеры из строя не из-за Райзена, а из-за этого мерзавца, который может ими воспользоваться. Представляешь, если он начнёт создавать армию бандитов?
***
Райзен, заложив руки за спину, стоял около подробной схемы города, на стене кабинета. Весело перемигивались лампочки. Он наблюдал,
— Камеры хочешь отключить?
Человек обернулся и поднял на уровень груди короткоствольный пистолет-пулемёт.
Райзен усмехнулся, подошёл к панели, около которой стоял незнакомец, набрал код и резко опустил ручку рубильника вниз. Индикаторы погасли.
— Ну, теперь убей меня. Давай! Твой главарь этого же хотел. Но зачем? Все в его руках и так. Он добился своего.
— Райзен, я не буду тебя убивать, — произнёс незнакомец. — Наоборот, помогу справиться с этим мерзавцем, который устроил хаос.
Райзен нахмурился, пытаясь понять, почему голос незваного гостя кажется таким знакомым.
— Ты кто такой? — спросил он холодно.
— Фрэнк Фолькленд. Настоящий.
— Фолькленд. Я убил его, — медленно проговорил Райзен, словно разговаривая сам с собой. — Сжёг тело. Теперь все будут приходить ко мне, и пугать его тенью.
Он усмехнулся.
— Берта перестроила камеру жизни в своей лаборатории и вернула меня к жизни, — объяснил спокойно Фрэнк. — Она — гениальный генетик. Тебе ведь должно быть это известно. Сколько раз ты воскресал, благодаря ей? Вспомни. Теперь она сделала это для меня.
— Вот как? Я догадывался об этом. Ладно. Пошли, поговорим.
Они молча поднялись на лифте. Райзен зашёл в кабинет, тяжело опустился в кресло.
— Ты говоришь, Берта воскресила тебя? Но Фолькленд был казнён два месяца назад. Почему же ты явился ко мне только сейчас? Я воскресал сразу, — в голосе Райзена ощущалась чуть заметная насмешка.
— Берте понадобилось гораздо больше времени, чем нужно. Она допустила ошибку, которая стоило мне два месяца жизни.
— Неужели? Гениальная Берта Верден, — лицо Райзена скривилось в сардонической гримасе. — Какую же ошибку она допустила?
— Пластическая операция не меняет генетического кода. Когда я воскрес, я стал похож на себя. Таким я прибыл в твой город. Но Берта забыла об этом. Увидев незнакомое лицо, она обрывала операцию.
— И кто ей помог?
— Роджер. Я говорил тебе, он знал меня до пластической операции. Теперь видишь, я совсем не похож на маньяка-убийцу.
— Значит, Роджер тоже с тобой?
Фрэнк кивнул.
— Я так и не понял, зачем он помогал тебе, — тихо, с затаённой горечью проговорил Райзен. — Он так скучал в одиночестве?
— Я починил музыкальную шкатулку, память о его жене, которая сошла с ума. По твоей вине, Райзен. Он решил, что я смогу отключить камеры жизни. Ты станешь простым смертным. И тебя можно будет убить. И отомстить.
— Да, тебе это удалось, — задумчиво проговорил Райзен. — А
— Тебя не удивляет, что близкие тебе люди перешли на нашу сторону?
— Нет. Не удивляет. Прекрасно понимаю, почему это произошло. Они поддались эмоциям. Берта начала переживать за «генетический материал» — смертников. Стэнвуд стал сочувствовать бандитам. Роджер решил отомстить. Камилла погналась за призрачной тенью бывшей любви. Закономерный итог разложения умных людей до состояния неопределённой формы студня, не способного мыслить. Когда человек начинает руководствоваться своими эмоциями, отключая при этом мозг, он ничего не добьётся в жизни, кроме уничтожения себя.
— Сострадание, сочувствие тебе неведомо. Да, Райзен? Мыслишь всегда рационально, а решения казнить людей принимаешь, руководствуясь беспощадными, бездушными принципами.
Райзен усмехнулся.
— Бездушными? А тебе, Фолькленд, тоже придётся решить эту проблему.
— Какую? — не понял Фрэнк.
— По религиозным канонам христианства, когда человек рождается на свет, Бог наделяет его бессмертной душой. Когда он умирает, то Бог забирает эту душу в ад или рай. Камеры жизни дают возможность восстановить тело, но не душу. Где твоя душа, Фолькленд, теперь? В аду или раю? — Он расхохотался, увидев, как растерялся собеседник. — Гуманист. А ведь именно твои гуманные идеи привели к хаосу. Ты разрушил жизнь города тем, что якобы творил добро. До твоего появления все жили мирно и спокойно. Да, были те, кто не вписался в общую систему. Они остались предоставленным сами себе. Но это помогало им стать сильнее. Потом явился ты и разрушил гармонию, которой подчинялась жизнь.
— Райзен, ну ты же прекрасно понимаешь, что это не так, — возразил спокойно Фрэнк. — Если бы ты не казнил меня без суда и следствия, в городе не возник бы хаос. Ты убил гуманиста, а его место занял негодяй. Так всегда бывает. Спроси себя, что было плохого в том, что я помог Ирэн Веллер, Симоне Бонье, или Дэвиду Дэнтону проявить их талант? Ты просто сводил со мной счёты, потому что я посмел критиковать твои принципы, действия твоих дружков, таких как Каваллини. Я не хотел захватывать город. Просто хотелвыбраться. Вместе с Ирэн.
— И что тебе все-таки мешало? Уверен, ты остался, чтобы занять моё место. Ты за этим и явился сюда.
— Ты не понимаешь, Райзен. Дело совсем не в этом. Как тебе удалось построить в 1948 году такой потрясающий город? Все страны только поднимались с колен, восстанавливали разрушенную экономику после войны, а ты смог найти технологии, которые позволили на острове посреди океана возвести такие удивительные башни?
— Какое отношение это имеет к нашему разговору? Не заговаривай мне зубы.
— Может быть, тебе странно будет это слышать. Я мог сбежать из твоего города, но не мог вернуться домой. В мой реальный мир. Потому что здесь 1959 год, а там, откуда я прибыл — 2059. Я хотел вернуться в своё время. Там, где мой дом и мои дети, которых я очень люблю. А вот этого я сделать не мог.
— Значит, там уже двадцать первый век, — протянул Райзен. Кажется, его это совсем мне удивило. — И что все захватили коммунисты? Такие, как ты?
— Райзен, я сто раз говорил тебе, что я — не коммунист. Я не собирался все отнимать и делить. Лишь немного помочь тем, кто в этом нуждается. Впрочем, похоже, ты так этого и не понял.