Если завтра война
Шрифт:
Сталинград. 16 сентября1940 года
Начало ещё одной рабочей недели. Казалось бы, не первый день нахожусь в Сталинграде, но всё никак не привыкну к заводским гудкам с утра пораньше. Это тебе не Украина начала XXI века, где такой гудок только по праздникам можно услышать, по крайней мере у нас в городе так было. У меня они почему-то ассоциируются с Павкой Корчагиным, проблемами с позвоночником и хитрыми буржуинами. Видимо читанное в начале
– Ну что, Лёха, оделся?
– отвлёк меня от мыслей стоящий на лестничной площадке Бондарь, - пойдём, а то ещё на работу опоздаем.
– Погодь, Саня, ща обуюсь и выходим, - сказал я завязывая шнурки на ботинке.
С этими ботинками интересная история приключилась. За пару дней до позавчерашней драки в парке, после которой рука до сих пор болит, я заметил, что левом берце начала отставать подошва. Всё бы ничего, но сети магазинов "Военный Стиль", в котором я и покупал ботинки, здесь не было, да и в ближайшие лет 70 появляться не собиралось. Следовательно, ни предъявить претензии, ни купить новые ботинки у меня ну никак не получалось. Поэтому, поинтересовавшись у Кузнецова Олега местонахождением ближайшей сапожной мастерской, я после работы направился искать отрекомендованного дядю Ахмета.
Поблуждав с полчаса по тому, что в моё время называлось бы частным сектором, я нашёл описанный одноэтажный дом, перед воротами которого была прибита вывеска с нарисованным дырявым ботинком и надписью "сапожник", сделанной видимо при активном содействии Капитана Очевидность.
Я постучался в ворота, и тут же услышал, как за забором начала лаять собака, причём, судя по тембру голоса, собака была совсем не маленькая. Скрипнула дверь, и мужской голос сказал "Хан, тихо!", после чего пёс замолчал. Затем дверная ручка в воротах повернулась, и в открывшихся дверях я увидел сморщенного невысокого старика азиатской наружности в тёплых штанах, ватнике и тюбетейке. В руках старик держал шило и сапожную дратву, что недвусмысленно говорило о его роде занятий.
– Чего тебе надо?
– вместо приветствия сказал старик, который, судя по всему, и был разрекламированным Ахметом.
– Да вот, хотел обувь в ремонт отдать, - сказал я, как будто и так не была понятна цель моего визита.
– Обувь говоришь? Ну ладно, проходи в дом, покажешь свою обувь.
Я вошёл во двор, где меня тут же облаял сидящий на цепи Хан, оказавшийся здоровенной кавказской овчаркой.
– Ты его не бойся, - сказал Ахмет, заметив как я дернулся от неожиданности, - Хан не больно кусает, - и тут же рассмеялся своей шутке, продемонстрировав мне свой беззубый рот.
– Да я и не боюсь, просто пса жалко, такой красивый, а на привязи сидит. Ему бы на пастбище овец охранять, а он тут дом сторожит. Ему же тоскливо здесь, наверное.
Видимо я сказал что-то, что старик не ожидал услышать, но, тем не менее, это ему понравилось,
– Правду говоришь, Хан свободу любит, но где мне ему эту свободу дать? Сам я старый уже, чабаном не могу быть. Сыновья мои в армии служат, тоже не могут им заниматься. Вот и посадил его на цепь, потому что по-другому не могу, - старик о чём-то задумался, но затем резко прервал свои размышления, спросив у меня, - так что там у тебя случилось?
Я рассказал Ахмету о своей проблеме и достал из свёртка ботинок, дабы продемонстрировать оторванную подошву. Но как только сапожник увидел обувку, то глаза его сразу загорелись, и он, буквально, вырвал обувь у меня из рук, начав пристально её рассматривать.
– Скажи, а где ты взял такие ботинки?
– спросил, наконец, у меня Ахмет, оторвавшись от разглядывания подошвы.
– Где взял, там уже нет, отец. Прости, но точнее сказать не могу. Ты лучше скажи, сможешь починить быстро? И если сможешь, то сколько это будет стоить?
– Конечно, смогу, дорогой, завтра забрать можно будет. А стоить ничего не будет, ты лучше вместо оплаты принеси мне правый ботинок. Очень у тебя обувь интересная. Я с неё мерки хочу снять.
– Не вопрос, правый ботинок, так правый ботинок. Только не понимаю, чем тебе так обувь понравилась?
– Как это чем? По надёжности как сапоги будет, а кожи на пошив мало надо, и обмотки не нужны в отличие от обычных ботинок. Такую обувь покупать хорошо будут. И Ахмету спасибо скажут. Понял теперь?
– Теперь понял, отец. Принесу, не переживай.
Вот так, я сам того не желая, послужил катализатором внедрения попаданческих технологий в отдельно взятой сапожной мастерской. Хотя, по-моему, такая обувь уже должна существовать в этом времени. Но мне всё равно не жалко было Ахмету помочь, тем более, что он в этот раз денег не взял, а в дальнейшем пообещал обувь чинить гораздо дешевле.
Так что, теперь проблем с ботинками у меня не было, и закончив их шнуровать, я вышел на лестницу.
– Идём уже, и так опаздываем, - это уже Саня.
– Идём, идём. Не боись, успеем. Кстати, как думаешь, Свету мы сёдни увидим?
– Не знаю, Лёха, не знаю. А что это ты так увидеть её хочешь, влюбился что ли?
– Ты чего, Саня? С дуба рухнул? Да она же школота ещё для меня.
– Лёха, хватит уже на сленге говорить. Ты и так сильно выделяешься из толпы.
– Угу, но ты тоже за языком следи, сам не меньше выделяешься. А вообще, я хотел со Светой по поводу своих подозрений поговорить. Не верю я, что она крутая шпионка.
– Как увидишь, так и поговоришь. Ты главное не суетись, - сказал Саня, явно погрузившись в какие-то свои мысли.
Я не стал его отвлекать, и мы дошли до завода практически в полном молчании.
– Ладно, Лёха, давай на работу. Передавай там привет от меня Олегу, а я к себе покачу.
– Ну ладно, давай, - распрощался я с Саней и направился к себе в ВЦ.
Рабочий день прошёл на удивление тихо, разве что народ немного косился на мою забинтованную руку. Ну и ладно, пусть косятся, лишь бы не приставали с вопросами.