Эсперанса
Шрифт:
Серебристый автобус показался за поворотом, влился в общий поток машин и подъехал к остановке. Эсперанса смотрела на людей, сидевших в автобусе, но Мигеля среди них не видела. Наконец он показался в дверях. Мигель выглядел уставшим и взъерошенным, но, увидев родителей, спрыгнул со ступенек, бросился к матери и обнял ее, а потом отца, похлопав его по спине.
Он посмотрел на Эсперансу и улыбнулся:
— Я привез тебе доказательство того, что жизнь все-таки станет лучше.
Она смотрела на него, пытаясь
— Ты привез то, что украл?
— Нет, но я привез тебе кое-что получше!
Он повернулся, чтобы помочь выйти последнему пассажиру. Солнце отражалось в сверкающем автобусе и слепило глаза. Она прикрыла их рукой, пытаясь понять слова Мигеля.
И вдруг она увидела ун фантазма, призрак Абуэлиты, который шел к ней. Одной рукой он опирался на деревянную палку, а другую протягивал к внучке:
— Эсперанса!
Раздался изумленный вздох Гортензии.
И вдруг Эсперанса поняла, что глаза не обманули ее. У нее пересохло в горле. Она была не в силах пошевелиться.
Абуэлита подошла ближе. Она была маленькой и морщинистой, из пучка седых волос выбивались пряди, а в глазах стояли слезы. Ее одежда помялась за время поездки, но в рукаве платья виднелся все тот же кружевной платочек. Эсперанса попыталась произнести ее имя, но не смогла. Ее переполняли чувства. Она смогла только подойти к бабушке и ощутить такой знакомый запах — пудры, чеснока и мятных леденцов.
— Абуэлита! Абуэлита! — заплакала она.
— Я здесь, ми ньета, здесь, моя внучка. Как же я по тебе скучала!
Эсперанса обнимала бабушку, боясь поверить, что это происходит на самом деле. И наконец засмеялась. Она смеялась и не отпускала бабушкиных рук. Потом пришла очередь Гортензии и Альфонсо.
Эсперанса посмотрела на Мигеля:
— Как ты это сделал?
— Мне нужно было чем-то заняться, пока я ждал работу. Поэтому я отправился за ней.
Добравшись до лагеря, они провели Абуэлиту в дом, где их ждали Жозефина, Хуан и дети.
— Жозефина, где мама?
— Так жарко, что мы устроили ее в тени. Она спит — с ней сидит Исабель. Все в порядке?
Гортензия представила Абуэлиту Хуану и Жозефине. Их лица посветлели. Эсперанса смотрела, как бабушка оглядывала крошечную комнату, которая теперь хранила следы их новой жизни. На стене висели рисунки Исабель, на столе стояла ваза с персиками, под ногами валялись детские игрушки, и в банке из-под кофе стояли папины розы. Эсперанса гадала, что подумала бабушка о таком убогом жилище, но Абуэлита только улыбнулась и сказала:
— Пожалуйста, отведи меня к моей дочери.
Эсперанса взяла Абуэлиту за руку и повела к деревьям. Мама отдыхала в тени около дощатого стола. На земле рядом с ней лежало стеганое одеяло. Обычно на нем играли
— Исабель, это Абуэлита.
Глаза Исабель округлились, и она застыла с открытым ртом.
— Вы правда босиком ходили по виноградникам и носили гладкие камни в карманах?
Абуэлита рассмеялась, засунула руку глубоко в карман платья, достала плоский гладкий камень и дала его Исабель. Девочка посмотрела на него с восхищением и протянула Абуэлите цветы.
— Я думаю, мы станем хорошими друзьями, да, Исабель?
Исабель кивнула и отошла в сторону, чтобы Абуэлита могла подойти к своей дочери.
Никто не успел подготовить маму к приезду бабушки.
Эсперанса смотрела, как Абуэлита подошла к спящей маме, отдыхавшей на самодельной кушетке. Вокруг нее росли виноградные лозы, ягоды созрели и были готовы упасть.
Абуэлита остановилась в нескольких шагах от мамы и посмотрела на нее.
Перед мамой лежали стопка кружевных карпетac,вязальный крючок и нитки. Абуэлита подошла и погладила ее по голове, аккуратно убирая выбившиеся пряди с маминого лица и приглаживая ей волосы.
— Рамона! — позвала она тихо.
Мама не открыла глаза, но сказала, словно во сне:
— Эсперанса, это ты?
— Нет, Рамона. Это я, Абуэлита.
Мама медленно открыла глаза. Она смотрела на Абуэлиту, никак не реагируя, как будто не видела ее. Потом она подняла руку и потянулась, чтобы дотронуться до лица матери и убедиться, что это происходит на самом деле.
Абуэлита кивнула:
— Да, это я. Я приехала.
Абуэлита и мама не произнесли ни слова. Они говорили на собственном языке счастливых восклицаний и переполнявших их чувств. Эсперанса смотрела, как они плачут, и удивлялась, что ее сердце до сих пор не разорвалось от радости.
— Ох, Эсперанса! — сказала Исабель, прыгая и хлопая в ладоши. — Мне кажется, что мое сердце танцует!
— Мое тоже, — прошептала Эсперанса. Потом она схватила Исабель и закружила ее в руках.
Мама не хотела отпускать Абуэлиту. Она приподнялась на кушетке и усадила ее рядом, держа за руку, словно боялась, что та может исчезнуть.
Вдруг Эсперанса вспомнила свое обещание, вбежала в дом и вернулась, неся что-то в руках.
— Эсперанса, — сказала Абуэлита, — неужели это мое одеяло? Ты закончила его?
— Еще нет, — сказала она, разворачивая одеяло. Мама взялась за один конец, а Эсперанса потянула за другой. Оно протянулось от кустов персидской сирени до тутовых деревьев. Им можно было закрыть три кровати. Все засмеялись. Клубок ниток все еще был соединен с одеялом — оставалось довязать последний ряд.