Эссе
Шрифт:
Так мы дрейфуем в светлое будущее, вероятность которого конечно не стопроцентная. Можно загнуться, упасть с обрыва, стать жертвой природной или рукотворной катастрофы. В общем, как бог даст. Шансы, впрочем, есть. У людей по отдельности – нет (смерть не обманешь). У сообщества, как ни странно, есть – это явление самовоспроизводимое. Эка расплодились. Яко тараканы…
Только устойчивая экономика может позволить себе жить в долг
Стабильность экономики обеспечивается двумя обстоятельствами.
Есть ли выгода для Америки? Тривиальный вопрос: "Выгодно ли быть банкиром?" Пока у тебя есть репутация и деньги, пока их рационально используешь, можно решать свои мелкие проблемы, да и крупные тоже. Вкладчики тоже решают свои. У них меньше возможностей или больше риска. Как говорил мой знакомый: «Ну что делать, пью я. Подержи у себя».
Рождаемся животными, умираем людьми
Но далеко не все.
Животное не знает, что умрет. Не знает о смерти, не понимает, проходит жизненный цикл: рождается, пасется, стареет, умирает, поедается червями или хищниками. У животного есть страхи, которые конкретизируются в объектах: у собаки – это ветеринар, у газели – лев, у рядового россиянина – госпиталь. Он как животное: ощущает себя бессмертным созданием и боится «пасть жертвой». Это я к разговору об абсурде в поведении людей.
Абсурд выявляется при осознании, от осознания себя человеком. Для человека животное поведение абсурдно. Смерти нет смысла бояться – она данность. Надо бояться увечий, голода, то есть всего, что укорачивает жизнь или делает ее бессмысленной, болезненной, бестолковой. Просто есть, пить, спать, как корова, неумно. Болеть и не выздоравливать больно.
Мозг человека позволяет это осознать. Тот же мозг микширует, маскирует, представляет животное поведение как вполне разумное разного рода иллюзиями. Чаще всего они примитивны и призваны скрыть страхи. Для каждого поступка, вызванного животным желанием или нежеланием, находится (придумывается) «разумное» оправдание.
Такая модель поведения имеет всеобщий характер и оформлена, по меньшей мере, в двух глобальных институтах: религии и устройстве экономики. В религии используются животные страхи людей для формирования определенной линии их поведения. Животные же страсти являются движущей силой рыночной экономики.
С религией разобрались еще в 18 веке. Разве не абсурд разумному человеку объяснять, что если он будет хорошо себя вести, то попадет в рай. Он будет вести себя так только потому, что он разумен и только потому, что ему так хочется. Исключите любое из этих условий, и разумность в поведении исчезает. Вольтер, правда, заявлял, что религия необходима для простого народа, намекая, видимо, что народ не разумен, тогда как он сам попробует совладать со своими чувствами.
С экономикой стало понятно в 19 веке. И вслед за Вольтером теперь можно заявить, что капитализм
Для стороннего наблюдателя с интеллектом отличным от животного, оно странно. Все можно делать проще. Так почему этого не происходит?
Во-первых, это совершенно другой способ использовать мозги и этому надо учиться, сначала генетически, и потом еще двадцать лет от грудничка до существа разумного и самостоятельного. Во-вторых, люди с животным поведением имеют преимущества. Они и сейчас их имеют в уголовной среде и в других подобных местах обитания. Странно вообще, как человек выбился из пищевой цепочки в цивилизованное состояние. И то, он выбился по необходимости, поскольку его животное эго много потеряет, если он разрушит цивилизацию (ни тебе яхт, ни шале с электричеством).
«Я не знаю, почему я так сделал». Это слова разумного человека, комментирующего свое бессознательное действие.
Когда исчезнут беспричинные приступы лени или агрессии, желание себя оправдывать и ругаться при любых отклонениях от состояния покоя, тогда, наверное, можно будет полюбоваться на поведение, лишенное животных странностей и той милой непосредственности людей, которым вечно что-нибудь надо.
На мой взгляд
тот порядок, который мы хотим и даже можем создать среди людей, подвержен постоянной эрозии в силу недолговечности и ненадежности материала. Люди смертны и, главное, следуют своим интересам, о первоисточнике которых они могут даже не догадываться. Поэтому старание их образумить изначально обречено на неудачу, если только они сами к этому не придут, чаще по обстоятельствам совершенно не зависящим от их воли. Оттого создатели реформ, революций, фирм и фамилий всегда фрустированы своими детищами, поскольку до конца не могут ими управлять.
Для противовеса всегда нужно иметь что-то тобою созданное, и что является безусловным достижением, независящим от обстоятельств и воли других людей. Это могут быть личные достижения в самых неожиданных областях: шахматы, лыжи, образование. Успех может быть сравнительно скромным, но это безусловный успех, который никуда не денется, который никто не отнимет, и не разрушит. К своим абсолютным достижениям мы относимся пренебрежительно (куда, мол, денутся?), но они нас спасают, держат на поверхности.
У тех, кто этого не имеет, всегда есть шанс утонуть. Им надо чем-то компенсировать свою неудачу, свой сизифов труд, заместить чем-то иллюзорным. Восприимчивость к разного рода религиям и идеям, она – того же происхождения. Люди предпочитают иллюзорный результат отсутствию всякого результата.
Психология санкций
Санкции России – это прямое продолжение санкций Запада, это запрет продукции, производимой на Западе. То есть санкции России по определению направлены против самой России. Если бы Россия захотела бы ввести ответные санкции против западных стран, она должна была бы запретить продажу того, что западу интересно, что запад у нее покупает – природные ресурсы, нефть, газ, металл. Это абсолютно невозможно, потому что Россия – страна рантье. Со всем ее крупным и мелким бизнесом, политиками, чиновниками, артистами, чекистами и обывателями.