Есть о чем вспомнить

Семигина Людмила Демьяновна

Он вынул руки из карманов, поплевал на ладони и принялся за дело.

— Ну-ка, залазь в технику, — приказал он Че-курдаеву.

Тот с готовностью перебрался по доске в машину и занял место за рулем.

— И мне? — робко спросила жена.

— Лишний балласт, — не глядя на нее, махнул рукой Перетыкин. — Включай! — скомандовал он водителю.

Машина тоненько повизжала и завелась. Мальчишки облепили ее со всех сторон, нащупывая опору на дне лужи.

— Гришка, чего глазеешь? Иди толкай, — крикнула тетка мужчине лет пятидесяти, который подъехал на стареньком велосипеде

к собравшейся толпе и с улыбкой наблюдал за происходящим.

— Внимание! — поднял руку Яков. — Раззом вззяли! Давай первую, первую, — махнул он водителю.

Мгновенно все пришло в движение. Машина затряслась, задергалась, мальчишки затоптались.

— Ищще вззяли! Левей, левей пошел! — входил в азарт Яков.

— Куда ты прешь, холера! — кричала тетка в клетчатом платке. — Правей забирай!

Гришка поколебался и, не удержавшись от искушения, бросил велосипед, забрался в лужу и налег всей тяжестью своего могучего тела на заляпанный бок машины.

— Наддай, наддай! Вместе, дружно, взззяли! — Яков напрягся, цепляясь руками за воздух.

«Жигули» заскрипели и еще сильнее покорежились на бок.

Чекурдаев засуетился, нажал на тормоз.

— Ты полегче, Григорий, — недовольно поморщился Перетыкин. — Давай по новой! Ищще раз, вззяли!

Толкающие поднажали. Содержимое лужи заболталось из края в край. Босоногие мальчишки, махнув рукой, забрались в коричневое месиво. Даже Чекурдаева, осторожничая, пыталась сдвинуть рукой машину.

Сам Чекурдаев подался вперед всем корпусом, выжимая из машины все силы, казалось, он вот-вот взмоет ввысь вместе со своими «Жигулями».

Машина рвала и метала.

— Левей, левей бер-ри! — ревел Яков, свирепо дирижируя руками. — Попер-рла, попер-рла, выруливай, черт-тя, назад! — он был прекрасен в своей ярости. Как дирижер управлял этой возбужденной толпой.

Гришка, ни на кого не глядя, упершись крутым лбом в машину, упрямо, миллиметр за миллиметром, шел на эту груду железа, выворачивая ее из топкой бездны.

— Над-дай, над-дай! — вопил Яков.

Все ревело и ухало, кричало и ругалось, пыхтело и сопело, тужилось и напрягалось. И только тетка в клетчатом платке весело хохотала, хлопая себя по толстым бокам.

Машина еще раз нырнула носом в грязь и нехотя поползла вверх.

— Еще р-раз! — гаркнул Яков, и Гришка, с красным от натуги лицом, казалось, на руках вынес ее на сухую площадку.

Яков сразу обмяк, вынул носовой платок и устало отерся. Взгляд его стал безучастным и даже недовольным.

Чекурдаев усмирил машину и, счастливый, вылез на волю. Жена его радостно разводила руками.

И вдруг раздался хохот.

— Гляди-ка, Гришка-то, сапог… ой, умру, сапог… — закатилась тетка, показывая пальцем на босую черную ногу Гришки. — Сапог в луже оставил, ой, умру!

Смеялись мальчишки, приседая от удовольствия, смеялись счастливые Чекурдаевы.

Гришка тоже смущенно улыбнулся, матюкнулся, почесал брезентовую штанину и полез искать сапог.

— Гришка, портянку тащи! — хохотала тетка. — А то, можа, Ваську с трактором позвать. Ох-хо-хо!

Григорий поискал глазами по взвороченной кипевшей грязной пеной луже и стал под общий хохот

шарить в ней рукой. Выволок сапог, потом портянку, неловко и поспешно, махнув рукой на грязную струю, брызгавшую из нее, намотал портянку на ногу, слил из сапога жижу, надел его и как-то боком, похохатывая для компании, поковылял к велосипеду. Пока Чекурдаевы совещались, кому и сколько дать, чтобы взяли и не обиделись, он вскочил на велосипед и покатил к деревне под хохот и свист мальчишек.

Чекурдаевы еще посмеялись вместе со всеми, хозяин пожал руку Якову и выразительно и неумело лихо щелкнул себя по горлу, кивая на свой карман.

Яков надменно и даже презрительно цыкнул и укоризненно покачал головой: за кого, дескать, меня принимаете.

— Извините, — засмущался Чекурдаев.

Чекурдаева в это время принялась обтирать машину.

Мужчины еще некоторое время поговорили, впрочем, говорил почти один Чекурдаев, Яков же стоял молча, хмурился и был явно чем-то недоволен.

ПОЧТАЛЬОНКА ЗОЯ

Почтальонка Зоя (так все звали ее на селе от мала до велика) пожилая, грузная женщина, придерживая одной рукой тяжелую сумку с письмами, газетами и журналами, не спеша ходит по домам. Сегодня сумка ей особенно оттягивала плечо. Сколько раз просила односельчан прибить ящики на калитки дворов, да не у каждого, видно, руки дошли. Вот и приходится ей наматывать лишние километры за день да выслушивать хриплый лай собак, рвущихся с цепи.

Но Зоя ни на кого не обижается. Такой уж она человек — необидчивый. Должность не позволяла: и с радостью, и с горем к людям, кто приласкает, а кто и отлает в сердцах. Все понимала Зоя и рассуждала так: человек — не машина, смажешь, подвинтишь и рокочет себе, а у человека душа да нервишки: сейчас тебе радуется, а через час, случится, об стенку готов биться.

— Баба Таня, — окликнула она старушку, копающуюся в огороде. — Телеграмма тебе пришла.

— Матушка — царица небесная! — баба Таня отерла руки о передник. — Чего в ей прописано?

— Не знаю, — засмеялась Зоя. — Заклеена она.

— Ну-ка, почитай скорей, — старушка подковыляла к плетню. — Неужели стряслось чего?

Зоя осторожно расклеила края телеграммы и пробежала по строкам.

— Внучек у тебя второй родился, радуйся!

— Опять парень! — баба Таня с досадой махнула рукой. — Беда моей Зинке, прям беда.

— Какая ж эта беда? — удивилась Зоя. — Радоваться надо детишкам.

— Чему радоваться-то? Она с первым, варнаком, сколько горя принимат… В прошлый раз ездила к ним: Зинка уж ему и так, и эдак, не балуй, не вертися в школе-от. Не буду, обещат, глядь, на другой день ее опять в школу вызывают. Я ему: Колька, супостат ты непутевый, сказывай счас же, чего еще натворил? Я, грит, бабуля, и всего-то маненько по партам поскакал, терпежу, грит, не хватило смирно сидеть. Я, грит, не знал, что записуют, кто скачит. Вот, а мать отдувайся, глазами хлопай. Горе одно!