Есть так держать!
Шрифт:
Разговор как разговор, и нет в нем ничего особенного, а матросы смеются. Смеются оттого, что снова все вместе, что снова становятся на боевую вахту.
Неожиданно впереди поднялся огненный столб, и выступили из темноты берега в оспинках воронок от бомб и снарядов. Свет все ширится, становится ярче, и теперь видны и упавший перевальный столб, и бакен с разбитым фонарем, и почерневшие от огня листья ивовых кустов. В темную гриву Волги вплелись огненные змейки. Они, извиваясь, ползут к катеру, отклоняются в стороны, отброшенные его носом,
— Нефть горит, — тихо говорит Агапов.
Курбатов стоит рядом с ним. Руки его засунуты в карманы кителя, плечи приподняты, словно приготовился он взмахнуть руками, как крыльями, чтобы вместе с катером перелететь через распластавшуюся перед ним огненную реку. А она, могучая, бушует, получая подкрепление из развороченной бомбой нефтеналивной баржи. Пламя мечется, красные языки его то вытягиваются вверх, то стремительно прижимаются к воде, и поэтому кажется, что впереди все кипит, клокочет.
— Уха готова, бери ложку и хлебай, — бормочет Захар, но за шуткой чувствуется растерянность.
Бородачев не отступит перед врагом, будь он на земле, на воде, в танке или самолете, но здесь…
Тревожно гудя и отступая перед огнем, прошел пароход. Нос его почернел. Видно, как матросы срывают тлеющую парусину. Пароход гудит непрерывно, он словно уговаривает катера повернуть за ним. Ведь не вечно будет гореть нефть! Можно переждать, а потом и двинуться дальше…
Мичман Агапов сам стоит у штурвала. Отблески огня ложатся на его лицо, и оно кажется высеченным из какого-то блестящего и багрового камня. Тонкий прямой нос, чуть ввалившиеся щеки, козырек фуражки над густыми бровями. Агапов смотрит вперед, стараясь угадать под пляшущим огнем глубокое место, чтобы по нему провести катер. Витя, конечно, не знает, о чем мичман думает сейчас, но чувствует, что Агапов, как и все остальные моряки, безгранично верит своему командиру отряда и выполнит любое его приказание. Витя во все глаза глядит на капитан-лейтенанта.
Курбатов по-прежнему стоит, засунув руки в карманы. Кажется, что он не заметил почерневшего носа парохода и не видит, куда идет катер. Его глаза не отрываясь смотрят вдаль, на вырисовывающиеся на фоне неба черные контуры домов с багровыми глазницами окон…
Вот он произнес спокойно, словно отдал распоряжение об ежедневной приборке:
— Самый полный. Сомкнуться. Набрать воды в ведра, намочить швабры. Пламя сбивать только при появлении его на борту.
Витя оглянулся. Нос катера, идущего сзади, почти у самой кормы «сто двадцатого».
— Юнга! Передайте приказ на другие катера! — слышит Витя.
Когда Витя окончил передачу, клубы дыма уже окутывали катер, а огонь бушевал вокруг, словно злясь на кораблик, который бесцеремонно отбрасывает его в стороны своим носом. По бортам с мокрыми швабрами стоят матросы. Они прикрывают рукавами бушлатов раскрасневшиеся лица. Вот один огненный язычок
Но чем дальше идет катер, тем больше дерзких огоньков прыгает на него, и швабры шлепают непрерывно. Их концы высохли, обуглились и рассыпают искры. У Изотова швабра вспыхнула, как смоляной факел. Он размахнулся, разжал пальцы, и она хвостатой кометой мелькнула над катером и потонула в огне. Трофим Федорович посмотрел по сторонам, взгляд его остановился на пустых ведрах, валявшихся на палубе. Он выругался, сорвал с себя бушлат и прихлопнул им язычок пламени, нахально взобравшийся даже на надстройку.
Стало трудно дышать, слезились глаза, а конца огненному морю еще не видно. Витя с тревогой посмотрел на Курбатова. Те же приподнятые плечи, фуражка, сдвинутая набок и немного на затылок. Словно не бушует кругом огонь, словно не несется катер почти вслепую, словно не означает внезапная посадка на мель неминуемую гибель его.
Из моторного отделения выскочил Юсупов.
— Мотор перегревается! Чистой воды надо! — крикнул он и убежал обратно.
Курбатов кивнул, сказал что-то Агапову, и катер повалился на борт, огонь взбежал на палубу, но поворот уже закончен. В дыму виден катер, идущий сзади. Его командир всматривается в Курбатова, спрашивает взглядом: «Что случилось? Помощь нужна?»
Взмах руки, кивок — и немой разговор окончен.
— Вперед! — приказал капитан-лейтенант, и его поняли.
Еще один поворот, и «сто двадцатый» идет в кильватерной струе. Здесь значительно легче: перед ним готовая дорожка, и можно немного передохнуть. Изотов рассматривает бушлат и сокрушенно качает головой:
— Одна вешалка осталась.
— Ну как, Витя? — спрашивает Курбатов.
Витя смотрит на большое красное пятно от ожога на щеке Василия Николаевича и отвечает бодро:
— Полный порядок, товарищ капитан-лейтенант!
Наконец катера вырвались на чистую воду. Почерневшие, с облезлой краской, они быстро приближаются к уже отчетливо видимому городу.
Моторист жадно пьет из ведра, пахнущего бензином. Вите слышно, как булькает у него в горле. Вода стекает струйками на замасленный комбинезон, на потную грудь, а он все пьет и пьет.
— Хороша водица! — говорит моторист, выливает остатки себе на голову и исчезает в моторном отделении.
На левом берегу мигнул огонек и погас.
Катера повернули туда, где он мелькнул, подошли к мосткам, и Курбатов первый спрыгнул на них. Не успел он сделать и трех шагов, как навстречу ему двинулась группа командиров. Витя узнал среди них командующего флотилией. Курбатов начал было рапортовать, но адмирал рукой остановил его и вышел вперед. Его глаза пробежали по корпусам катеров, по оружию и надолго остановились на матросах.
Потом он повернулся к Курбатову и спросил неожиданно просто, по-домашнему: