Есть всюду свет... Человек в тоталитарном обществе
Шрифт:
– Значит, к своей же бригаде у тя претензии? — сказал хозяин. — Приговор–то чо обсуждать?
Человек опять сплюнул и вылез из ямы, воткнув лопату в комья насыпи.
– На! Потом хоть притопчешь как следует. Ни к кому у меня претензии нет, ради жмурика [28] и я б не уродовался. Бушлат мой — может, снесешь им? Пускай разыграют. Снять — чтоб тебе не трудиться?
Хозяин, не отвечая ему, потянул автомат с плеча.
– Что же не отвечаешь? — спросил человек. — Или совсем уже я безгласный?
28
Жмурик — покойник (блатной жаргон).
Всё длилось мучительно долго, Руслан весь дрожал и стискивал челюсти, готовый завыть. И что–то еще случилось у хозяина с автоматом, он никак
– Ну, ты чо, маленький? Не слышишь, чо лепечешь? — уговаривал его хозяин. Он стоял спокойно, не боясь, что тот рванет его за ноги или выхватит автомат, он знал, как слаб против него любой из лагерников и как быстро кидается Руслан на помощь. Если б знал он сейчас, что Руслан как будто окаменел и не смог бы даже пошевелиться! — Ты походишь и объявисси, а мне тогда с тобой на пару — стенка. Потому что куда тебе деться? Листиками будешь питаться, ящериц жрать, а после за людей примешься. Чо, не правду я говорю? Не ты ж первый… Так что считай — дело кончено. И давай вставай, себя не мучай мечтами. Не бойсь, я тебе больно не сделаю, как другой кто–нибудь. Ну, вставай, не бойся, договорились же — больно не сделаю.
Он встал, этот человек, и крепко отер лицо рукавом.
– Делай, как умеешь. Шакальей жизни — и то ты мне пожалел. Вспомнишь еще не раз…
– Знаю, — сказал хозяин. — Всё, что ты скажешь, уже знаю. Не наговорился еще?
Они не сделали больно тому человеку, но всю обратную дорогу Руслан не мог унять дрожи, скулил и рвался из ошейника, всё хотелось ему вернуться и разгрести лапой мерзлые комья, задавившие белое успокоенное лицо. Никогда не вел он себя так плохо, и хозяин был вынужден жестоко отхлестать его поводком. Может быть, с этого дня хозяин и невзлюбил его.
Те мерзлые комья остались в душе Руслана, отягчив ее страхом и чувством вины, — будто он предал хозяина, обманул его надежды, будто и себя выдал, что не истинно служит в конвое, лишь притворяется, — а такую собаку можно без промедлений отвести за проволоку, потому что она в любую минуту может подвести, сделает что–нибудь не так или откажется сделать. И сколько они потом ни водили других людей в лес, хозяин уже не верил до конца Руслану, за которого сам когда–то поручился. В молодости Руслан прошел все науки, для которых и рождается собака; он прошел общую дрессировку — всю эту нехитрую премудрость: «сидеть», «лежать», «ко мне», — блестяще себя показал в розыске и в караульной службе, но когда подвинулся к высшей ступени — конвоированию, инструктор засомневался, выдержит ли Руслан этот последний экзамен. И не на площадке его надлежало выдержать, где всегда тебя поправят, а в настоящем конвое, где на всё одна команда: «Охраняй!» — а там как знаешь, сам шевели мозгами. И предмет охраны не склад, который никуда не убежит и особых чувств у тебя не вызывает, а ценность высшая и труднейшая — люди. За них всегда бойся и не чувствуй к ним жалости, а лучше даже и злобы, только здоровое недоверие. «Ниче, — сказал тогда хозяин. — Обвыкнется. Не сорвется». А сколькие срывались! Скольких отбраковывали и увозили куда–то на грузовике, и то если собака была молодая и могла пригодиться для другой службы. Познавшим службу конвоя один был путь: за проволоку.
Всех обманул Ингус. Он казался таким способным, всё схватывал на лету. Он покорил инструктора
– Так. Будем отрабатывать команду «ко мне».
Ингус тотчас же встал и подошел к нему. Инструктор пришел в восторг, но попросил повторить всё с начала. Ингус вернулся на место и по команде опять подошел.
– Чудненько! — сказал инструктор. — А как насчет «сидеть»?
Ингус сел, хотя ему даже не надавливали на спину.
– Встанем.
Ингус встал. А инструктор присел перед ним на корточки.
– Дай лапу.
Ингус ее тотчас подал.
– Не ту, кто же левую подает?
Ингус извинился хвостом и переменил лапу. С тех пор он подавал только правую.
– Не может быть, — сказал инструктор. — Таких собак не бывает.
Он взял учетную карточку Ингуса, чтобы убедиться, что тот еще не проходил дрессировку и знает только свою кличку и команду «место!».
– Так я и думал, — сказал инструктор. — У него, конечно, исключительная анкета. На редкость удачная вязка! Какие производители! Я же помню Рема — редчайшего ума кобель. И матушка — Найда, ну как же, четырежды медалистка. Ее воспитывал сам Акрам Юсупов, большой знаток, кого с кем повязать. А сынишку он, видно, для Карацупы готовил, отсюда и кличка [29] . И всё–таки я говорю: «Не может быть».
29
Всех собак легендарного Карацупы, задержавшего около пятисот нарушителей границы, звали Ингус.
Он созвал хозяев подивиться необыкновенным способностям Ингуса. Он спросил у них, видели ли они что–нибудь подобное. Хозяева ничего подобного не видели. Он спросил, не кажется ли им, что под собачьей шкурой скрывается человек. Хозяевам этого не показалось. Человек в любой шкуре от них бы не укрылся.
– Что я хочу сказать? — сказал инструктор. — Если б такая собака была на самом деле, я бы здесь уже не работал. Я бы с нею объездил весь мир. И все поразились бы, каких успехов достигло наше, советское собаководство, наши гуманные, прогрессивные методы. Потому что такие собаки могут быть только в нашей стране!
Ингус внимательно слушал, склонив голову набок, как ему и полагалось по возрасту, но глаза были недетски серьезны. И уже тогда, в первый день, заметили в этих янтарных глазах тоску.
Он рос, и росла его слава. С легкостью необычайной переходил он от одной ступени к другой — да не переходил, а перепрыгивал. Сухощавый, изящный и грациозный, он стрелою мчался по буму, играючи одолевал барьеры и лестницу, с первого раза прыгнул в «горящее окно» — стальную раму, политую бензином и подожженную, в розыске показал отличное верхнее и нижнее чутье [30] . Оправдал себя и в карауле, хотя хорошей злобности не выказал, а скорее какую–то неловкость и смущение за дураков в серых балахонах, пытавшихся стащить у него мешок с тряпками, порученный ему для охраны. В гробу он видел и этот мешок, и эти тряпки, но ни разу не отвлекли его, не смогли подойти незаметно или проползти на животе за кустами, чтобы напасть со спины. Он показывал, что видит все их проделки, и самим балахонам делалось неловко, когда с такой грустью смотрели на них эти янтарные глаза.
30
«Верхнее чутье» — способность улавливать запахи в воздухе, «нижнее» — читать следы на земле.
Джульбарс тогда обеспокоился не на шутку. Законный отличник по своим предметам — злобе и недоверию, он, однако, лез быть первым во всем, хотя чутьецо имел средненькое, а по части выборки был совершенная бестолочь: когда его подводили к задержанным, он до того переполнялся злобой, что запахов уже не различал, хватал того, кто поближе. Но он считал, что если собака не постоит за себя в драке, то все ее способности ничего не стоят, и всем новичкам, входившим в моду, предлагал погрызться. Не избежал его вызова и Руслан — и испытал натиск этой широкой груди и бьющей, как бревно, башки. Дважды он побывал на земле, но покусать себя всё же не дал, а зато у Джульбарса еще прибавилось отметин на морде, к чему он, впрочем, отнесся добродушно, даже покачал хвостом, поощряя молодого бойца. С Ингусом всё вышло иначе: он просто отвернулся, подставив для укуса тонкую шею, и при этом еще улыбался насмешливо, показывая, что не видит смысла в этих солдатских забавах. Старый бандит, конечно, впился в него сглупа и уж было пустил кровь, да вовремя сообразил, что нарушает правило хорошей грызни: «Кусай, но не до смерти», — и отступил, не дожидаясь трепки от всех собак сразу.