Естественный отбор
Шрифт:
— Бычок что-то промычал?
Тот действительно замычал и зашипел от боли. Из коридора высунулся щуплый официантик. Дернул вороватыми глазками в сторону Скифа и с трудом заставил вышибалу посторониться с прохода.
— Простите мальчика, господа. Он первый раз в рейсе. Для вас зарезервирован тейбл — третий справа.
Красный от натуги вышибала лихорадочно причесывал взмокшие от пота волосы и снова заступил на пост:
— Тут люди порядочные кушают, а вы на станции в буфет смотаетесь — в Виннице стоянка
В салоне ресторана было почти пусто, почти чисто и почти пристойно. Пахло прогорклой поджаркой и заветрившейся осетриной. На одной половине расположилась дружеская компания, на свободной, за указанным третьим столиком справа, скучал перед графинчиком священнослужитель в православном подряснике. Он был коротко, по-светски, острижен, гладко выбрит, ни бороды, ни усов не носил. На лощеном чисто европейском лице с прозрачными голубыми глазами и тонким длинным носом была написана какая-то слишком трезвая, явно не русская озабоченность.
Выглядел он лет на пятьдесят, но в очень светлых густых волосах седины почти не было заметно. Униат или поп из какой-то новоукраинской конфессии, так показалось Скифу. Кэп Степаныч с танкера советовал таких не цеплять — потом не отстанут со своими россказнями про «скаженную москальскую веру». Ребята из команды Скифа вежливо кивнули попу. Тот слишком жеманно приподнял левую бровь и внимательно вгляделся в соседей. Щепотью суетно перекрестился и плеснул каждому в рюмку коньяка из своего графинчика.
— «Щэ нэ вмэрла Украина…» — поблагодарил дарителя Скиф, чокаясь с ним.
— «Щэ нам, браття молодii, усмiхнэтся доля!..» — отшутился европейский поп и чокнулся с рюмкой каждого. — Здравы будем, грешники окаянные!
— Ну, отец, так сразу и припечатал — грешники! — вскинулся на него Засечный. — А может, мы паломники из Святой земли?
— Несть человека без греха, а грех ваш на вас же отпечатался — правое плечо выпирает, долго на нем ружье носили.
Поп жадно выпил коньяк и, круто развернувшись, оглядел полупустой салон. Веселая компания была занята собой. Он снова повернулся к соседям по столику и, дав знак, чтобы все наклонились к нему, тихо заговорил, широко раскрывая глаза:
— Я вас тут, братие, давно жду. Поклон вам от торговых людей из Львова. Пока о делах ни слова, поговорим в тамбуре.
Команда Скифа настороженно переглянулась.
— А разве сан позволяет священникам? — как-то уж очень непривычно робко спросил Алексеев.
— Спиритус — «дух» по-латыни. А сана на мне давно нет, вот только этот подрясник остался.
— Так ты расстрига, отец? — спросил его Скиф.
— Увы мне — винца попился, братие. Ибо сказал Экклезиаст: «Пиры устраяются для удовольствия, и вино веселит жизнь, а за все отвечает серебро».
— А разве в православной церкви Экклезиаста чтут? — снова удивил всех неожиданной почтительностью
— Мирское чтиво, — печально согласился поп и опустил лицо, разгоряченное коньяком, в ладони, словно хотел омыть его невидимым потоком. — Вкушайте пищу побыстрей, братие. В вертепе сем небезопасно.
Скиф со скрытой тревогой в глазах глянул на попа. Тот выразительно ответил ему трезвым взглядом.
— И где ты это так в религии наблатыкался? — спросил Алексеева уже изрядно повеселевший Засечный.
— Пулеметчик Владко Драгич в моей роте из монахов был. Царство ему небесное… Помнишь?
— «Владко-Владко, жить не сладко», — припомнил Скиф чужую поговорку. — А что, отец…
— Мирослав, — представился поп.
— Так что, отец Мирослав, у вас за вино и еврейского царя Соломона на гражданку списывают?
Поп сгорбился, опершись бритым подбородком на кулаки. Голубые прозрачные глаза так долго изучали Скифа, будто тот гипнотизировал его взглядом.
— Тяжкий грех меня коснулся… Грех провидчества.
Скиф зябко передернул плечами, на лбу проступил холодный пот, по рукам забегали мурашки. Спросил, не разжимая рта:
— Сны мучают или видения?
— Всяко случается…
— А что в том плохого?
— Бог не велит заглядывать в будущее. Дьявол отверзает очи зрящим судьбу. Просыпается сомнение.
Скиф застыл с полуоткрытым ртом, долго неотрывно высматривал что-то в ясных глазах попа, потом с неожиданной веселостью махнул на все рукой и налил в рюмки «Русской».
— Выпей, отец, нашей водки, да пошли переговорим, если ты настаиваешь. От зауми хохлацкой церкви вашей душу выворачивает. И у нас просыпается сомнение.
— Отчего же не выпить «Русской», если я с рождения крещенный в русской православной церкви Московского патриархата.
— Сомнение действительно есть, — слишком откровенно бухнул Засечный. — Уж больно ты на русского не похож, батя.
— Невежество и неведение… Я Мирослав Шабутский, чистокровный поляк из-под Калуги. Но все мои деды и прадеды были от роду православными. И первая вера по всей Польше была православная. Но вам, ратникам советским, комсомольцам, а может, и коммунистам почившей советской эпохи, такое непостижимо.
Скиф промолчал. Кто этот поп — «хвост», провокатор или друг? Действительно, нужно побыстрей заканчивать этот слишком затянувшийся ужин. Но вставать из-за стола не хотелось.
У него ломило в правом виске, а к горлу подступала тошнота, как тогда, в далеком 1987-м, после Афгана, в кабинете военного следователя.
Капитан со щитом и мечами в петлицах перед каждым допросом тщательно прилизывал у зеркала ухоженную прическу, слюнявил палец и расправлял брови, такие черные, что они казались подведенными.