Эта безумная семейка
Шрифт:
Летний день определенно не радовал ту девочку. Да и что может радовать в жизни, если ты родился не таким, как все? Если даже родная мама не может тебя понять? По крайней мере, так казалось самой девочке.
И день был бы совсем неудачным, и запомнился бы, наверно, как самый плохой день в жизни, но тут одиночество девушки было нарушено весьма оригинальным способом – с ближайшего дерева, ругаясь, свалился парень лет семнадцати. Вернее, сначала просто что-то свалилось, сильно ругаясь и поминая брата Митю, а потом уже девочка смогла разобрать, что это был именно
А еще, несмотря ни на что, он был очень красивым. Так показалось девочке.
Заметив, что у него есть свидетели падения, парень заткнулся и с интересом посмотрел на волосы незнакомки. Та смутилась, разом вспомнив, что с этого дня уже вряд ли когда-нибудь будет такой же хорошенькой (хотя и раньше ее собственная внешность не особенно устраивала), как раньше, буркнула недовольно себе под нос, с удивлением замечая, что зачем-то оправдывается перед этим незнакомцем:
– Это сестра виновата... Она меня прокляла.
И, только тяжело вздохнув, она вспомнила, что взрослые не разрешила упоминать о проклятиях, магии и обо всем другом с незнакомцами. Испуганно покосившись на паренька, девочка уже ждала, что он ляпнет что-нибудь вроде: “Как так – прокляла?!”, но он только улыбнулся беспечно и, устроившись прямо там, куда упал, поудобнее, поинтересовался:
– Так ты, значит, ведьмочка?
Ох, если бы он тогда знал, что наступил на больную мозоль... Но, вместо того, чтобы привычно съежиться и бросить злое: “Нет”, девочка улыбнулась в ответ грустно и ответила так же беспечно, как улыбался этот паренек (а когда так улыбаются, не хочется грустить):
– Нет. Я бездарь.
Удивленно хлопнув карими, теплыми глазами, он переспросил непонимающе:
– Это как?
Все-таки вздохнув и перестав улыбаться, девочка вместо ответа принялась снова раскачиваться на качелях, словно, если раскачаться посильнее, можно улететь отсюда навсегда. Она прикрыла глаза и, кажется, провалилась в это ощущение полета, забыв обо всем. Поэтому испуганно ойкнула, когда ее качели поймали сзади, а над ухом раздалось тихое, коварное, наигранно кровожадно:
– А вот я вампир. И сейчас тебя съем. Страшно?
При этом, когда девочка обернулась, он состроил такую “страшную” мордашку, что она в ответ смогла только рассмеяться.
– Меня Эврика зовут, а тебя?
– Лион...
Я закашлялась, возвращаясь в мир живых из обморока. Или все-таки из сна? Как бы то ни было, но хорошо, что вернулась...
Закашлялась я по одной простой причине – у меня перед носом водили какой-то пахучей дрянью – то ли нашатырем, то ли еще чем. Открыв глаза, осуждающе глянула на дядю, который хлопотал рядом. Всплеснув руками, отчего на пол пролилась какая-то жидкость (подозреваю, что та самая, которой меня в чувство приводили), дядя Адам добродушно и счастливо заключил:
– Очнулась! – И тут же, без особого перехода, жадно
Зеленые глаза за толстыми стеклами маленьких очков сверкали живым огнем любопытства, а сам дядя притоптывал от нетерпения. Видать, мне выпала честь первой “опробовать” его новее творение. Приподнявшись на локтях (угадайте, куда меня дядюшка уложил? Правильно, на полу и оставил), я огляделась по сторонам и демонстративно покашляла еще немного. Адаманит, спохватившись, кинулся открывать окно, на ходу закидывая меня вопросами и негромко, добродушно хохоча, все это сопровождая рассказом, чем он тут, собственно, занимался:
– А я вот, представляешь, милая, решил снова попробовать сделать эликсир любви. Ты ведь почувствовала? Какой был запах? Приторно-сладкий, да? Нужно доработать. На этот раз за основу я взял корень мандрагоры и сталактит из пещеры на склоне, который только-только осветило солнце. Видение было из прошлого, говоришь? Хо-хо. Значит, надо было брать тот, который рос с уклонов в сорок восемь градусов к солнцу, а не сорок пять. Седые мои усы! Как я сам не догадался? А я вот, видишь ли, хочу себе семью завести. Что-что? Действие зелья, говоришь? О-хо-хо! “Заведисемьюнчик”? Ну, Эврика, ну выдумщица...
А я что? А я сижу (на столе; а где еще можно сидеть в спальне, которая лаборатория?), улыбаюсь, стараюсь отвечать вовремя, дядю разглядываю. Тот ну совсем не изменился. Все такой же невысокий, даже низкий, “кругленького” телосложения, с длинными усами. Выглядит не молодо, но, как говорил Карлсон: “мужчина в самом расцвете сил”. И такой же рассеянный, совершенно не обращающий внимание на то, как выглядит. Голову покрывает соломенная шляпа с цветочком (явно из гардероба тетушки Анны), а сам он одет в костюм как минимум прошлого века. Сочетание... оригинальное.
Но, боги, кто бы знал, какое все это родное! И бардак, творящийся вокруг (там, кстати, что-то закипает, по-моему...). И сам дядюшка Адам, у кого не то что глаза – очки сверкают! И даже резкие запахи, витающие в воздухе...
– Хо-хо, – добродушно хохотнув, дядюшка обернулся ко мне и погрозил пальцем, лукаво прищурив зеленые глаза. – А я, кажется, догадываюсь, зачем ты ко мне пришла. Тебе нужен порошок!
И дядя замолчал, преисполненный гордостью, что угадал. Ну, не скажу, что он совсем не прав... Но все-таки осторожно уточняю:
– Какой порошок?
– Стиральный, конечно. Я знаю, что у не-магов или, – тут дядюшка Адам весело рассмеялся и подмигнул неизвестно кому, – как было написано в той забавной книжке про мальчика в очках, маглов, нет хорошего стирального порошка, и приходится стирать руками! Кстати, а вот интересно, у английских магов действительно есть такая школа? Нужно спросить у моего старого друга, Артура...
С этими словами дядюшка принялся что-то искать в ближайших шкафах. По-моему, зеркало, чтобы связаться с тем самым Артуром. А если он таки достанет его, то мое дело придется отложить как минимум на день...