Эта безумная Вселенная (сборник)
Шрифт:
— Они же общаются между собой телепатически! — воскликнул Бреннанд, хлопнув себя по коленям. — Я совсем забыл. А Саг Фарн и слова не проронил. Этот косоглазый паук все время дрых.
— Тем не менее, — заметил Эл, — он поддерживал постоянную связь со своими сопланетниками.
Мы сошли с мостика и свернули в коридор. Затем раздался предупреждающий вой сирены, и мы с Бреннандом были вынуждены стоять, обнявшись как братья, пока корабль переходил в режим Флетгнера. Зеленый мир превратился в точку с быстротой, которая не уставала меня поражать. Мы с Бреннандом переглянулись, наши внутренности
— Там марсиане, — напомнил я. — И им это не понравится.
— А я и не хочу, чтобы им понравилось. Я отучу этих резиновых клоунов скрывать от нас важную информацию!
— Боюсь, Мак-Нолти это тоже не понравится!
— А кого интересует, что нравится Мак-Нолти, а что нет! — рявкнул Бреннанд.
И тут из-за угла вышел Мак-Нолти, с большим достоинством перемещая свое солидное брюшко.
Бреннанд тут же повысил голос:
— Тебе должно быть стыдно! Разве можно так говорить? О нем нужно отзываться с уважением и всегда называть шкипером.
Вот что я вам скажу: если вы когда-нибудь станете членом экипажа космолета, не слишком беспокойтесь о корабле — остерегайтесь лучше своих так называемых «товарищей».
Гипнотика
Я рассчитывал на двенадцать месяцев заслуженного отдыха среди знакомых пейзажей Земли, но все пошло наперекосяк. Один парень из обсерватории, бесчеловечный любитель совать нос куда не просят, сумел внушить сильным мира сего, что в окрестностях Кассиопеи может существовать жизнь. И множество телеграмм полетело к усталым простофилям с приказом вновь кропить алтарь науки кровью их сердец.
Моя телеграмма пришла в три часа теплого ясного дня, когда я раскачивался в уютном кресле-качалке на веранде. Должен заметить, это весьма неподходящее время и место, чтобы с восторгом отнестись к предложению отдать родине свои руки или ноги. Мне ужасно хотелось сообщить об этом почтальону — но его вины тут не было. Поэтому я всего лишь растерзал телеграмму на мелкие клочки и развеял их по воздуху.
— Черта с два! — пообещал я сильным мира сего, продолжая раскачиваться с закрытыми глазами.
На следующий день я собрал вещички и отправился на восток, заглотив наживку исключительно потому, что у меня не хватило мужества отказаться. У меня никогда не хватало сил быть трусом.
Вот почему я, в который уже раз, стоял возле иллюминатора и мрачно наблюдал, как растет огромный новый мир. Несмотря на полное отсутствие энтузиазма, я был так поглощен зрелищем, что забыл пристегнуть ремни, когда «Марафон» устроил любимый фокус Флеттнера перед посадкой. Однако многолетние навыки сделали свое дело, и я успел пристегнуться в самый последний момент. И вновь испытал так хорошо знакомое ощущение, когда тебя выворачивает наизнанку и обратно.
Мой пост находился в оружейной, там я и оставался, пока в кают-компании выбирали по жребию тех, кто подставит свою задницу под пинки инопланетян. Теперь количество желающих выходить наружу без разрешения или оружия значительно уменьшилось.
В иллюминатор была видна любая растительность, какую только можно себе представить. Однако растения объединяла одна общая черта: каждое из них держалось особняком. Высокое или низкое, узкое или широкое, каждое занимало свою собственную территорию — и вокруг него обязательно было свободное пространство. Здесь вы могли бы свободно гулять часами и ни разу не споткнуться — впрочем, кто знает, какие опасности поджидали зазевавшегося туриста?
Самым распространенным цветом здесь был зеленый, но с примесью желтого и коричневого. Хлорофилловые реакции наблюдались во всех уголках космоса, где солнечная радиация делала их возможными. Там, где солнечные лучи падали на землю, они казались золотыми. Солнце этого мира по многим параметрам напоминало наше солнце, но было жарче, поскольку планета кружила по более близкой к нему орбите.
Изучая этот новый мир, я ощутил смутную тревогу. Этот благородный принцип — живи и давай жить другим — почему-то наводил на мысль об искусственности. Однако я не видел, чтобы внизу присутствовал какой-то порядок, даже ровных рядов не наблюдалось. Тем не менее сложилось впечатление, что эту растительность культивировали существа, имеющие с нами очень мало общего. Возможно, местный агроном слонялся без всякой цели, вслепую разбрасывая семена, но при этом заботился о том, чтобы разные виды росли отдельно. Так человек сажает дуб в двадцати футах от капусты.
Подошедший Бреннанд заметил:
— Иной раз кажется, что существует закон, управляющий чужими мирами: они выглядят совершенно невинными, а сами готовы в любой момент укусить.
— Ты полагаешь, этот мир готовит какую-то пакость?
— Есть такое предчувствие. Не верю, что мы попали в райские сады.
— Насчет сада ты метко заметил.
— Что ты хочешь сказать? — с любопытством спросил Бреннанд.
Я показал на иллюминатор:
— Где тут борьба за жизненное пространство?
Он выглянул наружу:
— Ну, все просто. Земля недостаточно плодородна, поэтому растительность такая редкая.
— Ты так считаешь? — спросил я, показывая на мохнатые растения, похожие на кактусы, величиной с половину «Марафона».
— Все здесь растет случайным образом, — уклонился он от ответа. — Не станешь же ты сажать морковку рядом с крыжовником.
— Но другие могут.
— Зачем?
— Проклятье! — пробормотал я. — Спроси что-нибудь полегче. Спроси, зачем я здесь, когда мог бы остаться дома, в тепле и уюте.
— Зачем спрашивать, и так ясно, — воодушевился он. — На «Марафоне» нет утренней почты.
— И что с того?
— А с почтой приносят счета, письма угрожающего содержания…
— Ха! — Я внимательно посмотрел на Бреннанда. — Судишь о других по себе? Вот скажи, почему ты драпанул с Земли, как будто за тобой черти гнались? Небось, натворил чего-нибудь?
— Мы говорим не обо мне, — напомнил Бреннанд. — Мы обсуждаем тебя и твои мотивы. А со мной все предельно просто — я люблю большие деньги. Такие путешествия очень неплохо оплачиваются.